Скрипнула дверь. Криш отступил, впуская хозяина.
– Проходите, проходите, любезнейший! – попытался улыбнуться Мучик, но губы его слушались плохо, а непривычные иностранные слова вязли в зубах, отчего приходилось их почти выплевывать. – Посмотрите внимательно, сделайте милость, на этих двоих – не они ли покрали у вас хлеб, да еще и кулу со двора прихватили?
– Ничего они не крали. Они пришли, голодные, грязные, попросились на ночлег. Я пустил. Накормил. Сегодня утром проводил, дав немного еды…
Хозяин говорил тихо, медленно, но вполне разборчиво. Глядя на его почти черное лицо с запавшими щеками и торчащим вперед горбатым тонким носом, трудно было отделаться от мысли, что никакой он не крестьянин – поганый подземельник, только вчера выбравшийся на поверхность и напяливший для маскировки деревянные сандалии с холщовыми портами.
– Давай я спрошу, - сказал Проводник, повернув к Мучику огромное острое ухо.
– Спрашивай, - согласился командир. – Устал я от них. Отвести бы к болоту, шлепнуть, и всех троих – в грязь.
– Это хорошо. Это правильно, - согласился Проводник. – Но сначала про деревню пусть расскажут. Кто первым начнет говорить – тому шанс. Остальных можно и в грязь. Мне не жалко. Их таких много.
Он встал с пола, на котором сидел, скрестив ноги, и сразу заполнил всю комнату. Голый, мускулистый, с лошадиным по размеру членом, болтающимся между ног, и без единого волоска на теле.
– Вы уж простите меня, любезнейший, - заговорил он на иностранном легко и весело, будто всю жизнь тем и занимался, что плел звуковые кружева из многосоставных и бессмысленных, в большинстве своем, слов. – Я нисколько – и можете мне в том совершенно довериться – не хотел вмешиваться в вашу с командиром беседу. Тем более, как успел я заметить неискушенным своим разумом, ведете вы себя вполне адекватно, не пытаетесь замолчать неудобные моменты. Искренне, я бы даже отметил, рассказываете о неизвестных нам обстоятельствах дела…
В отличие от привычного эффекта, на этот раз голос Проводника вызывал оцепенение. Мучик видел физическое распространение звука по комнате – в виде подрагивающих прожилок в сгустившемся воздухе, ставшем похожим на крахмальный клейстер. «Что-то затих там толстяк, - медленно и через силу подумал командир, из последних сил сопротивляясь впадению в транс. – Надо бы шугнуть его из-под стола, нечего здесь разлеживаться!» Но если на размышления его скудных резервов еще хватало, то открыть рот и отдать команду было уже невмоготу.
Проводник же продолжал свою речь, из которой до сознания доходили лишь обрывки почти непонятных фраз: «…Смею заметить, милостивый государь, что… Я готов с вами согласиться на данном этапе обсуждения проблемы… «Ночевать», как вы изволили выразиться, не означает ли кроме предоставления крова еще и выделение постелей для сна?.. Так вы всерьез полагаете, что узы кровного родства превосходят крепостью своей чувство долга перед родом человеческим?» И с каждым таким обрывком от Проводника беззвучно отделялась громадная тень, медленно скользившая в угол направо и там застывающая, а с каждым своим ответом хозяин испускал изо рта розоватое дрожащее облачко, неохотно плывущее к полу и истаивающее по мере движения. У задержанного же, того, что в галифе, бесшумно открывались и закрывались отросшие за время допроса черные крылья.
– Э, друг, да ты совсем отключаешься! - внезапно обернувшийся к столу Проводник сделал шаг и грубо схватил уже уплывающего в бескрайнее море Мучика. – Проклятье… Держи! – он протянул ему на ладони две белые круглые таблетки. – Да не торопись глотать, рассасывай медленно…
Мучик послушно взял антидот, положил таблетки в рот, и ощутил как безвкусную их шершавость сменяет бодрящая жидкая горечь. Почти сразу туман в голове развеялся, и только забухавшее вдруг сердце, срывающее ритм, потребовало сделать несколько глубоких и медленных вдохов.
– Легче? – Проводник так внимательно смотрел своими белыми глазами с крошечными точками зрачков, что выдержать взгляд было почти не под силу. – Раньше не мог сказать? Хочешь совсем свихнуться?
– Уже нормально, - выдохнул Мучик. – Было плохо совсем, но сейчас – нормально…