Не утерпел, выглянул еще раз на балкон. Туман видно уже – узкой полосой на юго-востоке. Типа смога, но без этого желтоватого оттенка. Стена метров триста-четыреста высотой. Вот, казалось бы, ерунда! Здания есть выше, гор полно: поднимись туда и сиди спокойно, пережидай, покуда еды хватит. Ан нет! Где Гималаи сейчас? Покрыты туманом! Слоем в те же триста метров. Еще одно доказательство, что не природный это процесс.
Юльку позвал, показал. Посмотрела, поежилась.
-- Пошли, - говорит, - пройдемся в последний раз!
-- Типун тебе на язык!
-- А чё?
-- Косу через плечо! Я, - говорю, - не собираюсь помирать!
-- Ну, все равно, пошли! Воздух чистый, подышим, прогуляемся перед ужином!
Оделись, пошли. Солнце на закат клонилось, только-только за крыши домов ушло, что не так давно вдоль реки поставили. Туда мы не решились, на ночь глядя. Хоть в последнее время я постоянно с палкой хожу – черенок от лопаты приспособил – но все-таки боязно. Не столько даже людей – собак много по городу бегает. Мало кто с собой их взял, хоть и любимцы, и деньги за большинство из них плачены. Мороки много: кормить, поить, выгулять. А в западных городах сейчас народу чуть не в два раза больше – и куда с ними, с животинами? Повыпускали всех. Попервости-то они с помоек питались, за кошками охотились, ну а потом в стаи сбиваться начали. Маленько стреляли их, не без этого, да распугали только. Это ж планомерно делать надо, а не так – из «макарова» через окошко машины садить…
Обошли с Юлькой соседние кварталы, в детском садике на качелях покачались. Никого не встретили. По всему было видно – разъехался народ. Многие поначалу храбрились, мол, где родился, там и помру, бабки охали и дедки матерились. Войну дружно вспоминали, а если вдуматься – кто ее на самом деле-то помнит? Это если представить, что в сорок пятом было тому вспоминальщику восемнадцать лет, то спустя шестьдесят с гаком сколько ему сравнялось? Вот то-то!
Пока бродили, снова меня посетило чувство странное. Будто замерло все, напряглось в ожидании невесть чего. Или даже напротив… Вот знаете, как в театре в антракте между двумя действиями спектакля: свет включили, но неполный, рабочий такой свет. Зрительный зал опустел, народ пошел в буфет перекусывать, «соточку» для настроения на грудь принять, кто-то в туалет занырнул, кто-то по фойе под ручку прогуливается. Короче, все при деле. А ты остался в зале сидеть, не захотел, скажем, выходить, и точно знаешь, что через пятнадцать минут люди назад вернутся и рассядутся по местам, и освещение плавно опустят, а занавес, напротив, поднимут, и увидят все уже совсем не те, что в первом акте, а новые декорации. И реквизит на сцене будет другой, и актеры, возможно, добавятся, да и действие спектакля, вероятней всего, начнет развиваться вовсе не в том направлении, какое ты уже предугадал. Точно! Вот это самое лучше сравнение, или как там по-грамотному, по-литературному – метафора! Ощущение пребывания в антракте между двумя действиями спектакля, называемого «История человечества». Первый акт закончился, и мы с нетерпением ждем второго.
-- Ты точно не жалеешь, что не уехала? – спросил я, ухватив Юльку за рукав свитера и поворачивая к себе.
-- А ты?
И глаза у самой по шесть копеек. Это явный признак – испугалась.
-- Я – нет. Я, наоборот, рад, что все так вышло. Помнишь, сказки иногда заканчивались: «жили они долго и счастливо, и умерли в один день»?
-- Тьфу на тебя! Сам только что на меня ругался, что я о смерти вспоминаю – и туда же!
-- Не-е-ет! – рассмеялся я. – Я ж говорю: «долго и счастливо»! До тумана долго у нас не получилось, так придется уже после него добирать!
А сам притянул, значит, ее к себе за локти, и голову к груди своей прижал. Маленькая она у меня, Юлька-то. И в высоту маленькая, и в толщину. Да и какая там толщина – при весе в сорок восемь килограммов? Летом, бывало, на Солдатский пляж, что на Обском море, с утра забуримся, купаемся, загораем, а я нет-нет да подколю ее. Оболью водой, брызгаю, да приговариваю: «Лейся-лейся вода, смывайся с Юльки худоба!» Стесняется, глупая. А чего? Мне она такая, как есть, нужна: тонконогая да тонкорукая, узкобедрая да большеглазая. Моя она. Никому не отдам.