-- Ну что, домой пойдем? А то темнеет…
-- Пошли. Мне еще картошку отварить.
-- А к картошке что?
-- А к картошке – тушенка из цыпленка!
-- О! На цыпленка я согласен! И зеленого горошка еще откроем, чтоб тарелки красивые получились!
Пошли, короче, домой. А у подъезда соседнего, видим, машина стоит. Старый «жигуль», с номерами предыдущего образца, теми, где четыре цифры, три буквы, но без кода региона. Где-то стоял в гараже, прятался. И мужичок в ветровке вокруг него ходит, вещи в багажник складывает. Женщину-то мы сразу не приметили, она на лавочке сидела.
Ближе подходим, а это Валерка, с которым мы каждый день в очереди за водой стоим.
-- Привет, - говорю. – Надумал все-таки?
-- Ага! – ответил он, а сам в сторону глаза отводит. – Что-то сидели-сидели, да и решились. Невмоготу стало. Как, слышь, на тонущем корабле оставаться!
Ольга из-за машины вышла, жена его.
-- А вы так и останетесь? Может, с нами? Места полно…
-- Не, Оль, - Юлька за нас ответила. – Мы уж тут…
-- Слышь, Виталь! – зачастил вдруг Валерка и полез в карман брюк. – Тебе если чего потом понадобится – вот ключи от нашей хаты. Там газу два полных баллона, тушенки коробка, лапша, сахар. Водку я с собой забрал, может, в дороге понадобится. У тебя-то есть?
Я пожал плечами.
-- Да мы непьющие!
Но Валерка уже залез с плечами под крышку багажника, возился, перекладывая вещи.
-- На, держи! – вынырнул он с бутылкой «Гжелки». – Непьющие, это хорошо, но я бы на вашем месте по стакану накатил в последний момент. Оно, слышь, и солдатам перед атакой давали. Чтоб трухали меньше.
Водку я взял, ключи от квартиры тоже. Обещался последить, если что. Поручкались, попрощались. Сели они в «жигуль» свой, завелись, помигали нам аварийкой, да и уехали. А мы домой пошли.
После ужина, когда совсем темнеть стало, зажег я свою «лампу Аладдина», сделанную из консервной банки, и Юльке помог посуду перемыть. С лампой этой я неплохо придумал: фитиль из бельевой веревки, масло подсолнечное рафинированное. Оливковое тоже подходит, а соевое я не пробовал. Никакого запаха и не коптит почти. А масла навалом в магазинах осталось – его и не вывозили и не раздавали. В ближайшей «Ленте» его паллет пять стоит, не считая того, что на полках. Нормально горит, проверено.
За окном совсем стемнело. Я выглянул на балкон – туман совсем рядом. Справа над крышами небо ясное, звезды помигивают, а слева – глухо, ни стоянки бывшей автомобильной не видно, ни реки. Самого тумана не видно, я ж говорю – когда внутри него, его не замечаешь. Просто детали исчезают, предметы. Сначала те, что подальше, потом и ближние.
-- Смотри! – дернула меня за рукав Юлька и показала в сторону той двенадцатиэтажки, что за дорогой.
И в самом деле, с крыши прямо в небо луч света бьет. Туман-то не сильный еще, так в нем луч этот хорошо видно – толстенький такой, желтоватый.
-- Прожектор, что ли кто поставил?
-- Ага, прожектор! – возразила Юлька. – Свету две недели нет. От аккумулятора запитался?
Она иногда у меня очень технически грамотная бывает, Юлька-то. Я бы не сообразил, что аккумуляторы с брошенных машин можно для освещения использовать, а она – пожалуйста. И тут меня пробило: фонарик же где-то у нас был! Хороший фонарик на три батарейки в длинной ручке. Если не сели окончательно за те полгода, что прошли с последнего раза, когда мы его доставали, то им запросто помигать можно!
Нашел я его (в письменном столе оказался, в нижнем ящике), вышел на балкон и тоже вверх посветил. Смотрю, луч с двенадцатиэтажки дрогнул, и в нашу сторону опускаться начал. Ну, и я навстречу. Соприкоснулись, пересеклись, крест в тумане сделали. Вроде, как руки на прощание пожали. Уж на что я не сентиментальный, и то слезы на глазах навернулись, а Юлька – та вообще расшмыгалась.
Минут через пять плохо стало видно второй луч. Я тогда и свой выключил. В случае чего, остаток батареек нам еще пригодится.
-- Ну что, - говорю, - так и будем на ногах рассвета ждать? Иди, - говорю, - постель стели!
«Лампу Аладдина» я на стол выставил, еще раз на свое рукоделье порадовался. Хорошо горит – еще лучше, чем раньше. Язычок пламени ровный, высокий, и не желтый, как в предыдущее время, а почти белый. Видать, что-то есть такое в тумане, что наши ученые определить не смогли – на процессе горения, во всяком случае, это явно отражается.