После обеда вздремнули. Дарья на диване улеглась, Агушин – на кровати у стеклянной стены. Свет потолочный чуть уменьшили, а то сквозь закрытые веки пробивал. Проснулись – регистраторы проверили. Есть поклевка, как не быть! Евгений Степанович записи просмотрел: так, пацанва местная ошивалась, но к вечеру, когда уж и поужинали второй раз, две взрослых вомутки подходили. Эти долго стояли, может и обсуждали даже.
К ночи ближе Дарья совсем с лица спала, в постель, как на Голгофу готовилась. Агушин храбрился, даже насвистывать пытался, всем своим видом пытаясь показать, что сам черт ему родной брат, но Харитонова шикнула, и он притих.
Свет опять не выключали – вомуты ночами, бывает, подмерзают, ходят по берегу, чтоб согреться. Вот их и имели в виду, укладываясь.
– Может, не надо? А, Евгений Степанович? – в последний, окончательный уже раз спросила Дарья. – Может, без этого обойдемся?
Сидела она на кровати, зажав груди сведенными на коленях руками. Евгений Степанович сел рядом.
– Даша, – ответил он честно, – было б можно обойтись – я бы не настаивал. Думаешь, меня рыжая лохмашка твоя привлекает? Да ни Боже мой! И булочки твои сдобные мне не нужны – вот те крест во все пузо! Но и ты меня пойми: Агушин ни одной командировки не проваливал. Ни одной! Было на Смарагде, что план на факторию не перевыполнил – еле натянул. Но провалов не было. И сейчас не будет! И тебе с первого контракта провалы не нужны, не хуже меня знаешь… Так что решай! Последнюю даю возможность.
Вздохнула Харитонова, ничего не ответила. Потом подтянула ноги на кровать, оставляя Агушину место с краю. Что ж тут поделаешь! Не замуж же он ее на аркане тащит. Работа есть работа…
Через трудных пятнадцать минут, в которые Агушин и сам намучился, и ее намучил, пока довел-таки дело до конца, лежали они уже молча. Дарья отвернулась от него, отодвинулась, лицом почти уткнулась в только кажущуюся слепой стену. Он уж подумал с облегчением – уснула, когда та вдруг подала голос.
– Ну, и как тебе, Агушин? Когда без любви, да без желания?
– Да никак! – хрипло ответил он. Прокашлялся (в глотке вдруг пересохло), повторил. – Никак мне, Харитонова! Не моя ты женщина, и не для меня росла…
Дарья вздохнула. Евгений Степанович сбросил ноги с кровати, рывком поднялся, направился к холодильнику.
– Водки хочешь? – спросил, удерживая дверцу открытой.
– А есть? – повернулась одними плечами помощница.
– В Греции все есть.
Дурная, конечно, привычка – пить на работе. Но если работа круглосуточная? Если спишь – работаешь, на толчке сидишь – работаешь, и даже когда в носу по забывчивости ковыряешь – все равно трудишься, не покладая рук? Вот и он подумал, что в таком разе не только можно, но даже нужно!
Сообразил на стол. Колбаски подрезал, хлеба. Банку ананасов открыл – Дарья к сладкому была неравнодушна. Себе поставил стограммовую стопку, для нее отыскал крохотную рюмку. Последняя уже осталась, а было три. Побили как-то незаметно.
– Ну, давай, что ли!
Дарья сползла с постели, приблизилась к столу, села.
– За что пьем?
– За нас, за что еще…
Агушин поднял стопку, приблизил к Дашиной рюмке.
– За знакомство!
Водка прокатилась внутрь холодным комком. Сразу проснулся аппетит. Евгений Степанович соорудил трехэтажный бутерброд, откусил чуть не половину сразу.
– Жуй-жуй, давай, Харитонова! Я теперь за твое здоровье головой отвечаю.
Как будто с самого начала экспедиции это было не так.
Поели. Лед, вонючей шубой наросший в душе как на испарителе холодильника, от водки и еды вроде подтаял. Они даже в глаза друг другу смогли посмотреть. Агушин налил по второй.
– За что?
– За удачу! Мы с тобой уже все, что могли, сделали. Теперь ее ход…
Выпили снова. Еще пожевали, уже с чувством, с толком, с расстановкой. Румянец вернулся на Дарьины щеки, да и у самого Агушина в затылке потеплело. Для закрепления он разлил по третьей.
– Теперь ты тост скажи! – потребовал.
Задумалась, тряхнула головой.
– За то, чтоб мы никогда об этом не жалели!