– Пошла…
– Много?
– Пока пройти можно, с ног не сбивает…
– И долго еще идти будет?
– Руки две, может, три…
Слова падали легко, почти невесомо, не оставляя следа. Какой след от слов? От облаков, скользивших по небу, ведь тоже следа не остается.
– Тебе зачем кавырша?
– Надо!
– Ее нельзя сейчас есть – жирная очень, дурная совсем…
– Я не буду есть.
– Тогда зачем?
– Надо!
– Ну надо тебе – иди, возьми. Руками прямо возьми, ее даже бить не нужно! – повысил голос вожак.
Агушин втянул голову в плечи. Страшновато все-таки, когда на тебя такая громадина рявкать начинает.
– Не могу...
Вомут набрал полную грудь воздуха, медленно, со свистом, выпустил через ноздри. Аутотренингом, что ли, занимается?
– Если сейчас будешь есть кавыршу – такой же дурак, как она, станешь. Смеяться будешь, прыгать, Дашу свою по траве валять – детей ей делать. Тебе надо – детей?
– Не надо больше, Вомут. Детей мне уже хватит…
– Мне тоже хватит. Вот Рупуге сделаю, и до следующих дождей отдыхать буду. А есть кавыршу сейчас никак нельзя! Ты подожди, пока она назад пойдет, худая да злая. Тогда ее можно есть, хоть и не такая вкусная она уже будет…
– Хорошо, Вомут!
Вожак машинально сунул руку в песок, зашевелил в нем пальцами. Нащупал что-то, выдернул, звякнул металлом. Агушин скосил глаза – зажигалка. Хорошая зажигалка, в корпусе из нержавейки, такой сносу нет. Пальцам Вомута она не понравилась, небрежным движением они отшвырнули зажигалку в сторону.
– Ты зачем вчера из белой жены черную сделал? – спросил вожак, не открывая глаз.
– Надоела белая.
Видели, значит! Обратили внимание!
– А в другой раз какую сделаешь?
– Не знаю еще, – пожал плечами Агушин. – Может, как небо… Или как трава!
Вомут шевельнулся, взглянул на горизонт.
– Красиво будет…
Одобрил. Мужчины всегда поймут друг друга. Это не Дарья вчера: «Пацан… Штаны на лямках…»
– Если каждый раз жену другим цветом делать, долго тогда не надоест!
– Это точно, – поддакнул Агушин. – Потому нам одной жены и хватает…
Посидели еще. Вомут копошился пальцами в песке. Ногти у него от этого занятия были тусклыми, будто после наждака.
– Может, тебе воды сладкой принести? – предложил, наконец, Агушин. – У нас хорошая вода есть, за язык щиплет!
– Бусуги у нас сладкие, – лениво отказался Вомут. – Пьешь-пьешь после них, никак не напьешься. А сладкой воды и вовсе целую реку придется выпить…
– Как хочешь…
До дома он дойти не успел. На обратном пути, возле рощицы, перехватила Агушина старшая жена Вомута, Джуба.
– Постой, Агуша! – заступила она ему дорогу.
– Да, Джуба.
Ростом вомутка была велика, на две головы выше Евгения Степановича. Хоть и в возрасте, но силы было в ней немерено – предплечье толщиной с Дарьину ляжку. Ссориться с ней было не с руки, да и Вомут относился к жене с почтением.
– Слушай, Агуша, дай мне такую штуку, какой тебе вчера волосы с головы дергали! – выпалила Джуба. Долго, видать, готовилась – ни разу не запнулась.
– Зачем тебе? – не сдержал улыбки Евгений Степанович.
– Как зачем? – поразилась вомутка. – Я длинный волос выдерну, короткий оставлю. Стану мягкая и гладкая, как спина у Рупуги! Вомут в Рупугу толкать не будет, в меня будет толкать! Я с животом ходить буду, рыбу ловить не стану, мне ракушки с орехами приносить будут – хорошо буду жить!
– Сейчас, что ли, плохо живешь?
– Сейчас тоже хорошо живу, но с животом лучше!
Да, глядя на ее груди, болтающиеся от активной жестикуляции прямо перед глазами Агушина, положиться на ее способность родить Вомуту здорового малыша можно было спокойно. Заросли эти груди рыжеватым волосом, но размером-то! С молочный бидон, безо всяких.
– Хорошо, – решился Агушин. – Принеси мне две руки свежих кавырш… - он для понятности показал десять пальцев, - и будет тебе машинка!