– Не едят сейчас кавыршу! – испуганно пробормотала Джуба, делая шаг назад.
– Не хотите – не ешьте! – отрезал Евгений Степанович. – А мне принеси. Будут две руки кавырши, будет тебе машинка. Не будет – забудь про шерсть, как у Рупуги.
Джуба еще что-то бормотала ему вослед, но он посчитал разговор оконченным. Хватит! Оживший в нем торговец мигал двумя глазами: жестче, жестче!
Чтоб наверняка заглушить в себе сомнения, Агушин весь день придумывал занятия. Еще раз проверил фризер, комплектность лотков для раскладки, уровень воды в емкостях. Для пущей уверенности даже Прорву пустил, отправив на Землю калибровочный килограмм льда. Нормально отработала, прием подтвердили.
Дарья же места себе не находила. Борщ чуть не испортила, пересолила, лапшу на плите оставила – разварила до состояния клейстера. Наконец, забралась на бегущую дорожку, отмахала километров десять.
После первого ужина – посуду еще не успели помыть – монитор показал приближение вомутки. Она это была, Джуба! При увеличении и палку было видно на плече, с которой свисали рыбьи хвосты. Агушин завалился на диван, сделал вид, что дремлет.
Подойдя к дому, Джуба недолго постояла перед дверью, потом стукнула в нее ногой. Хорошее стекло было, армированное, а то пришлось бы менять. Открыла вомутке Даша, как и было предписано распределением ролей.
– Джуба! – Харитонова сделала вид, что удивилась. – Заходи.
Джуба согнулась, пролезла в дверь, держа палку с рыбой перед собой, словно пику. Внутри выпрямилась, осмотрелась.
– Холодно, – сказала.
Кондиционеры поддерживали в доме двадцать пять градусов, но после тридцати пяти снаружи, помещение ей и впрямь могло показаться прохладным.
– Что, Джуба, принесла кавыршу? – подал голос с дивана Агушин.
– Принесла. Смотри, считай!
Вомутка положила палку на пол. Продернута она была сквозь жабры, и когда рыба свалилась беспорядочной кучей, Евгений Степанович скрипнул зубами. Каждая такая рыбина, решись он ею отобедать, обошлась бы ему на Земле в недельное экспедиционное жалованье, со всеми надбавками за классность, удаленность, вахтовость и наставничество. Однако, виду подавать было нельзя.
Он подошел к рыбе, присел рядом с кучей на корточки, двумя пальцами стал ее шевелить. Отличные экземпляры, килограмма по полтора, мокрые еще, чешуя голубая, при боковом освещении отливает розовым. Свежак, только из речки! Одна только рыбешка оказалась чуток подпорчена – шкура надорвана возле грудного плавника. Но совсем свежая рана – сочится.
– Эту не возьму, – брезгливо сказал Агушин, тыкая в непонравившийся экземпляр.
– Почему? – испугалась Джуба. – Совсем хорошая рыба, руками брала!
– На палке не носи! – отрезал Евгений Степанович. – Друг об друга бьются, шкуры портят.
– Не будет штучки для волос? – потишела голосом Джуба. – Не дашь, пока другую не принесу?
– Ладно, – махнул рукой Агушин. – Дарья! Выдай ей машинку для стрижки с насадкой. Да покажи, как пользоваться, а то она сдуру наголо побреется…
5
Едва проводив Джубу, которая по пути то и дело останавливалась, трогая себя за свежепостриженное бедро и не веря обретенной красоте и счастью, Агушин бросился к рыбе. Отбракованную он оставил в мойке, остальные, сполоснув, тут же унес на заморозку.
– А с этой что? – спросила Дарья, едва он вернулся.
– Сами съедим.
– С ума сдурел? В ней же весу черт знает сколько!
– Вот все и съедим! Ты хоть раз в жизни кавыршу пробовала?
– Я и в глаза-то ее не видела.
– Ну, сейчас и поймешь, за что люди такие деньги платят!
Кавыршу, конечно же, нельзя ни варить, ни жарить. Рыба эта, пойманная во время нереста, по самые жабры нафарширована алкалоидами, гормонами и ненасыщенными жирными кислотами. Температурная обработка из всего богатства оставит лишь белок да чуток аромата, остальное разрушится, в пар уйдет.
Агушин разложил рыбину на доске, выбрал самый острый нож. Аккуратно надрезал кожу вдоль спины, вставил пальцы в надрез, расширил его. Кожа с чешуей снималась легко, обнажая нежно-розовое мясо с тончайшими белыми прожилками. Он наклонился, втянул носом аромат.