Лег, обнял Юльку, а ноги холоднющие у нее, прямо ледяные.
-- Ты чё, замерз, малыш? – спрашиваю.
-- Чё-то маленько, - отвечает. – Зато ты у меня, как батарея!
-- Такой горячий? – спрашиваю.
-- Такой ребристый!
А сама хихикает, рада, что купила меня в очередной раз на старый прикол.
Тут я посмотрел на светильник – мать честная!
-- Юлька, - говорю, - глянь! Красота какая!
А и верно, красота! Комната, что еле-еле нашим «ночником» освещена была, будто паутиной золотистой затянута стала. Не равномерной сеткой, а именно, что паутиной: возле огня погуще отблескивающие нити, а к стенам пореже. И видно, что они подрагивают, выгибаются, двигаются. Когда зрение привыкло, стало понятно, что не нити это, а просто отблеск света в гранях кристаллов, из которых воздух состоит. Они разные по размеру, кристаллы, и на месте не висят, а поворачиваются, медленно скользят к огню, уменьшаясь в размерах, рядом же с ним, нагревшись, поднимаются вверх и распускаются в стороны по потолку, медленно дрейфуя к стенам и набухая.
-- Может, погасим огонь, от греха подальше? – Юлька спрашивает. – Оно красиво, конечно, но не по себе как-то…
Я спорить не стал, хотя еще бы посмотрел – уж больно чудно и завлекательно это выглядело. Встал, прикрыл горящий фитилек тарелкой. И полная темнота настала. Вообще – хоть глаз выколи. На ощупь пробрался к дивану нашему, нырнул к Юльке под одеяло.
-- Спать хочешь? – спросил.
-- Если только маленько, - отвечает.
Я обнял ее, прижал к себе и прошептал в ухо.
-- Я тебе песенку тогда спою…
И начал тихо-тихо: «Спи моя Юлька, усни-и-и! В мире погасли огни-и-и, звери уснули в саду-у-у, рыбки уснули в пруду-у-у…»
Пою, а сам думаю: каково сейчас тем космонавтам, которые на МКС? Каково это вообще – смотреть, как гаснут на Земле под ними город за городом? Каково это – знать, что совсем скоро, возможно, только они одни и останутся? Что они там будут делать: без связи, без смены, без дополнительных поставок воздуха, воды и пищи? Решатся опуститься на свой страх и риск – в туман? В неизвестность?
Юлька, не успел я допеть и второго куплета, задышала сонно и размеренно. Но очень редко. И я понял, что могу почти совсем не дышать. Просто лежать и смотреть в темноту. Ведь если свет погашен, должен подняться занавес. И тогда начнется второй акт, которого я давно жду.
Чтобы все были живы-здоровы
рассказ
Подкатив к ограде, Михаил открыл калитку, соскочил с велосипеда и завел его во двор. Дверь в дом была распахнута. На давно некрашеном крыльце лежал Буран, поднявший на лязг калиточной задвижки голову с передних лап, но этим и ограничивший свою сторожевую деятельность. Молодой хозяин вернулся – все в сборе, можно дальше дремать.
Велосипед Михаил поставил в сарайку, прислонив к поленнице заготовленных на зиму дров. К сарайке была вплотную пристроена баня, в которую вела обитая узкой рейкой дверь, и хорошо было бы придумать велику другое место – не дело ему здесь стоять, чуть не в проходе – да жалко было тратить на долгие раздумья оставшееся время. Может, отец помозгует, а то и сам использовать начнет. Хороший аппарат, китайский: с пятью скоростями, амортизаторами на передней и задней вилках, тормозами зверскими. А здоровья отцу хватает – пятьдесят пять лет, еще до пенсии пахать и пахать!
«Ну, что, Буранище, лежишь, кемаришь?»
Вот пес, может быть, его и не дождется – почти Михаилов ровесник. Седины в шерсти овчарочьего окраса уже хоть отбавляй, особенно на темном загривке. Он пожулькал собаку над лопатками, почесал за ушами, широкий скошенный лоб. Пес прикрыл глаза, сопел, ничем не выдавая своего удовольствия, лишь дважды дернул хвостом, когда Михаил убирал руку, чтобы сдуть с нее пряди линяющей шерсти.
-- Ой, да ты вернулся! – мать появилась в дверях с наполовину полным помойным ведром. – А я с готовкой закрутилась, не слышу совсем!
Михаил отпустил собаку, встал со ступеньки, отряхнул штаны.
-- Давай, вынесу!
-- Ага, вынеси, Миш! На яму всё – здесь очистки картофельные, капуста…
Михаил не дослушал, забрал у матери ведро, пошел вкруг дома. Выплеснув помои на компостную кучу, забросал их подсохшей травой, привычно орудуя вилами. Как-то они будут без него? – подумалось в который уже раз. – Ясно, что люди взрослые, самостоятельные, но разве пара рук в хозяйстве лишними бывают?