Но откуда-то я понимаю и прекрасно узнаю всю эту ситуацию - это я пришла в управление оформлять пенсию и выплаты по потере всех мужчин своей семьи. Вот - документ на имя Сережи. Вот этот и этот - на имя сыновей.
Острая боль пронзает мою грудь не хуже железного штыря, и я машинально начинаю дышать быстро и порывисто, чувствуя нехватку воздуха и подступающую истерику.
Ведь это уже было! Было!
Зачем вы так со мной?
Зачем опять проходить через эту пытку?!
В ужасе я откидываюсь назад и валюсь на спину. Но боли практически не чувствую, хотя в глазах все вспыхивает, и низкий потолок с квадратными лампами просто исчезает…
Пытаясь справится с собственными чувствами, некоторое время я просто лежу. Потом делаю первое движение - пальцами царапаю тонкую ткань, сминаю ее и немного подтягиваю вверх. Сквозняк мгновенно проходится по обнажившимся голым ступням, и я, моргнув, вижу уже другой потолок. Знакомый запах больницы проникает в ноздри, и, переведя взгляд, я с удивлением смотрю на высоко поднятое из-за огромного живота одеяло. Машинально кладу ладонь поверх и легонько поглаживаю. Будто отзываясь, изнутри что-то толкается, и я любовно шепчу:
- Олежечка?
Раздается шорох открывающейся двери, и я немного поворачиваю голову. Улыбаюсь, видя высокого и коротко подстриженного мужчину с удивительно красивыми и серьезными глазами. Под ними давно пролегли глубокие морщины, совершенно не портившие лицо моего любимого мужа, как, впрочем, и глубокий шрам на подбородке.
- Галюнь, привет, - скупая улыбка ложится на тонкие губы Сережи, и муж, быстро подойдя к постели, наклоняется, чтобы клюнуть меня в легком, почти невесомом поцелуе.
- Толкается, - счастливо жалуюсь я, перехватываю мужью ладонь и прикладываю к своему животу, - Чувствуешь?
- Чувствую, - серьезно кивает Сережа, - Ты как?
- Все отлично! - я ласково улыбаюсь ему, - А ты? Как Сашенька? Как мама?
- Беспокоятся. Передали с собой кучу всякого.
Сережа демонстративно поднимает вверх увесистый пластиковый пакет. И, отняв свою руку, запускает в него ладонь, чтобы нащупать и достать вдвое сложенный листок. Я с жадностью хватаю его, раскрываю и вижу знакомые каракули своего первенца:
“Мамочка, я тебя люблю!”
Под кривой надписью - четыре человечка. Два черненьких, один из которых с пышной прической и желтыми звездочками, изображающими сережки (это я), один красненький (явно сам Саша, потому что в руке у него такая же красная машинка) и еще один - самый маленький - синенький. У всех человечков огромные глаза и широкие улыбки, даже у того, который изображает нашего папу.
Позади “нас” - синие волны с рыбками, а в самом верху листа - желтое солнышко, синие облачка и сиреневые галочки птичек.
- Сашка сказал, что на море хочет, - говорит муж.
Я хмыкаю:
- Конечно. Мама все уши прожужжала про санаторий. Сильно балуется?
- Нет, - Сережа гордо вздергивает подбородок, - Парень молодцом. Ждет вашего возвращения и уже нарисовал рисунок для брата. Только мне его не отдал - сказал, сам отдаст.
- Сыночек… - я оглаживаю кончиками пальцев красного человечка и улыбаюсь еще шире.
Совсем немного ведь осталось. Потерпи, сын. Мамочка скоро будет дома. И привезет с собой твоего младшего братишку.
Дверь снова скрипит, открываясь. В палату заходит моя сотоварка - беременная Люда, а с ней и медсестра Женя.
- Лебедева! На процедуры! - строго возвещает медсестра, недовольно поглядев на Сережу.
А я вдруг морщусь.
Но не потому, что расстроена слишком маленьким свиданием.
И не потому, что на меня вдруг нападает мигрень.
Что-то тут не так…
Что-то…
Странное…
Царапающее знакомым таким хрустом или шелестом…
- Лебедева, не задерживайте очередь! У меня еще две палаты! - недовольно гундит медсестра, и я гляжу на нее, не веря своим глазам.
А ведь я ее знаю!