Анна замечает это, но вида не подает. Лишь едва заметно стреляет в меня голубыми глазами, будто уже подготовила следующую проверку.
— А у тебя получается, Алексей, умеешь удивить. А значит, самое время перейти на рысь. Ты же умеешь? Ты же не оставишь меня одну в лесу? — игриво спрашивает Анна и вот-вот готовится потянуть поводья.
— В уличных гонках я тебя обогнал, — внезапно для нее напоминаю, и, видимо, этот безобидный подкол ее чуть задевает. — С лошадью тоже справлюсь!
— Докажи тогда, — недовольно фыркает рыжая бестия, а сама только и рада меня подразнить. Ее лошадь ускоряется и почти сразу скрывается за хвойными деревьями.
А вот мой Шторм явно не спешит переходить с шага на рысь. Даю ему красное яблоко, успокаиваю, затем подбадриваю голосом, но никакого результата это не дает. Остается еще один вариант, я ведь действительно не могу оставить Анну в лесу одну, раз уж уже согласился сыграть в эту «игру».
Концентрирую в организме немного маны, прикладываю руку к боку жеребца, а затем легкими-легкими всполохами насыщаю его тело свободной маной. Сперва Шторм дергается, как от ветеринарного укола, затем поворачивает голову в сторону и смотрит на меня большим черным глазом.
Я добавляю маны, и вот тут-то животное вскакивает на дыбы. Только за счет быстрой реакции и крепких мышц чудом удерживаюсь в седле. А затем Шторм исполняет такую рысь, что Анну я точно очень скоро догоню.
Так и происходит.
— Схитрил все-таки, сообразил? — посмеивается она.
— Анна, ну как же я мог оставить тебя одну? — отвечаю с довольной ухмылкой. — Ладно, хватит дурачиться, мы же не будем весь вечер обмениваться колкостями? Это, конечно, до определенного момента весело, но тратит слишком много времени.
— О нет, но давай сперва насладимся прогулкой. Скоро начнется мой любимый маршрут.
— Хорошо.
Мы направляем лошадей на длинную извилистую тропу. Воздух здесь пропитан запахом молодой зелени с нотками хвои. Кони размеренно двигаются рысью. Лишь их цокот копыт и ветер разрушают тишину, что царит в лесу.
У нас с Анной завязывается, как это называют продвинутые английские благородные, «small talk». Я бы даже сказал, что сначала говорим о пустом: о погоде, о последних светских мероприятиях, о том, что нужно бы повторить уличные гонки…
Но постепенно, будто сама эта дорога уводит нас от привычных масок, слова становятся проще, искреннее. Я — и, скорее всего, Анна тоже — ловлю себя на мысли, что здесь, среди высоких трав и шепота листьев, мы на мгновение становимся теми, кем являемся на самом деле.
— Тебя тоже тянет откровенничать? — совершенно ожидаемо спрашивает Анна.
— Не сказал бы, но я готов к более серьезному разговору, — холодно отвечаю, контролируя порывы Шторма за поводья.
— Я краем уха слышала о твоих успехах, о слухах, которые гуляют по городу… О растущем влиянии и капитале. Ты довольно быстро стал возвышаться и менять репутацию о себе.
— И что я должен ответить? — спрашиваю искренне. — Ни опровергать, ни подтверждать не буду. Как и ты бы на моем месте.
— Разумеется, — Анна понятливо кивает. — Но не думаешь ли ты, что, так сказать, твоя «агрессивная политика» привлекает слишком много внимания к твоей персоне?
— Думаю, что хитрой лисе не стоит совать свой носик в чужие дела, — говорю максимально безобидно и даже с дежурной улыбкой, но холодно. А потому посыл этих слов прекрасно доходит до девушки, она едва не осекается на ровном месте.
— Не забывай. У нас общее прошлое: нас учили быть незаметными, использовать других и не высовываться без нужды, — Анна беззлобно смотрит на меня, скорее, о чем-то так усиленно размышляет, что невольно хмурится. — Нет, я не угрожаю. Я предостерегаю.
— Продолжай, — терпеливо киваю. Девушке нужно выговориться, что же — да пожалуйста, я переживал и не такие сложные испытания.
— Ты разве не боишься последствий? Ты же должен понимать: чем выше поднимаешься, тем больше людей захотят тебя приземлить. Просто убить, в конце концов.
Я, держа поводья, внимательно дослушиваю, а потом спокойно отвечаю:
— Прекрасно понимаю цену моему пути. И я готов ее заплатить, чтобы не стать марионеткой в чьих-то руках. Того, что я прошел на базе проекта, мне хватит на всю оставшуюся жизнь, — делаю небольшую паузу, больно уж широко у собеседницы округляются глаза. — Хватит, больше никто не будет управлять моей жизнью. Если уж суждено сгореть, то лучше ярко.
Анна после моих слов просто замолкает. Она не надевает маску игривой девушки, не пытается шутить или подначивать меня. Она даже не спорит и не меняет тему. Наоборот — глубоко задумывается.