Более чем уверен, что отец уже знает, насколько я предпочитаю действовать первым, а не выжидать нападки врагов. Иначе бы он не предложил. Все-таки беседы благородных — это всегда смыслы между строк.
— Птички напели, что у тебя теперь есть земли вблизи Источника? — спрашивает отец и делает ответный ход черной пешкой. При этом он продолжает булькать кальяном и выпускать клубы дыма в сторону.
— Слухи не врут, — киваю я, беру фигуры и делаю следующий ход. Пешка с тихим «деревянным» звоном становится на следующую клетку.
— И как только успел? — Максим Федорович делает очередной ход.
— Скажем так, не самым стандартным путем, — отвечаю без пояснений и вывожу коня.
— Сын, это твое дело, — холодно отвечает он, сверля меня взглядом. — Лезть не буду. Но что насчет «Красных псов»? Когда они успели перейти тебе дорогу? — отец передвигает одну из фигур.
А он определенно неплохо осведомлен о моих делах. Не то чтобы я эти моменты особо скрывал, но это сразу показывает интерес патриарха рода к моей персоне.
— Они хотели отнять то, что по праву мое, — так же безэмоционально отвечаю и делаю первый ход, который уже можно назвать не просто раскрытием фигур, а подготовкой к атаке.
— Правильно. Это я уважаю, дашь слабину лишь раз и вечно будешь платить всяким уличным недоноскам, которые мнят себя непонятно кем. Они понимают только силу… Только ее! — повышает голос отец и отбивает ферзем по шахматной доске.
— Неплохой ход, — искренне улыбаюсь я. Просто после него понимаю, что отец хоть и не гроссмейстер, но играть умеет, а значит, будет интересно.
— Уличные банды, криминальные боссы — все это пыль у нас, у благородных, под ногами. Но другие благородные — это та сила, с которой стоит считаться.
Федор Максимович заканчивает говорить, хмыкает и выводит на поле коня.
— К чему ты клонишь? — спрашиваю я и делаю очередной ход.
— Горшков. У него нет бизнеса в сфере логистики или грузоперевозок. Что ты с ним мог не поделить?
Отец двигает фигуру и смотрит мне в глаза.
— Не бери в голову. Мои проблемы — мои заботы. Разберусь, — второй ферзь выходит с начальной позиции.
— Нет, Алексей. Ты — Орлов, ты — один из нас, — отец передвигает черную пешку вперед. — Не забывай об этом. Твои враги могут ударить по членам рода. По близняшкам, по моим престарелым родителям… Понимаешь, о чем я?
— Горшков?.. Скажи прямо, что он сделал? — спрашиваю я и делаю ход.
— К счастью, ничего. Он звонил мне и требовал компенсировать расходы на… Этот напыщенный идиот так и не смог объяснить на что, но он сослался на тебя. Какие-то твои проделки.
Отец решительно делает ход, я быстро на него отвечаю. Накал в разговоре плавно повышается, а вместе с ним и динамика в шахматной партии.
— Намекаешь, что мне нужно выбить его из игры?
— Силенок не хватит, — хмыкает отец, переставляет фигуру и поясняет. — Он пока на нас не дернется. Я ясно дал ему понять о последствиях, но… сдается мне, что с твоим рвением у тебя будет еще много врагов.
— Допустим, — не вижу смысла отнекиваться и снова хожу.
— Что значит «допустим»? Неужели ты думаешь, что меня устраивает такой расклад? Раз уж ты — Орлов, значит, должен приносить пользу роду. Обязан! — отец наигранно повышает голос и пафосным движением делает ход.
— И как, по-твоему? — без агрессии спрашиваю я, но совсем не сдаю под напором, а спокойно переставляю фигуру.
— Передать часть контроля над новыми направлениями в руки семьи, — заявляет отец, громко ходит фигурой и выдает: — Шах!
А интересно он это придумал. Я даже не сразу понял.
Уверен, озвученный повод — это лишь «официальная» причина, хорошо спланированная и продуманная специально для меня. На самом же деле, верно полагать, Федор Максимович не хочет позволить мне стать слишком самостоятельным.
— Нет, — уверенно говорю, а сам обдумываю не только диалог, но и расклад шахматной партии. Вдруг вижу один крайне удачный ход. Беру фигуру и поясняю отказ: — Я согласен лишь на символическую долю в пользу семейного фонда, не более, — ставлю фигуру и громко объявляю: — Мат!
— Хах! — отец улыбается, хотя он явно недоволен. Я бы назвал эту парадоксальную эмоцию на его лице — восхищение противником и досада от собственного поражения. Он бережно кладет короля на бок, а затем тянет мне руку над столом. — Спасибо за игру.
Крепкое рукопожатие, и я вежливо отвечаю:
— Спасибо. Это все?
Отец уже совсем не улыбается, он сдвигает все фигуры с шахматной доски размашистым движением. Похоже, это, действительно, переломный момент. Впервые с того времени, как я заменил оригинального Алексея, отец выражает настолько очевидное недовольство.