— Расскажи, о чем именно сожалеешь.
— Много о чем. Кое-что вообще бессмысленно.
— Например?
Колетт опустила взгляд.
— Почему-то в последнее время я много думаю о тех временах, когда мы с Мерриком дружили. Вчетвером: я, мой тогдашний парень, он и Амелия, мы часто ходили на двойные свидания. Я знала, что Амелия ему изменяет, но вела себя так, словно все нормально. Не знаю, почему эти воспоминания продолжают всплывать в памяти спустя столько времени.
— Зачастую беспокойство вызывает не сам факт, что мы знали чью-то тайну, а то, что никому о ней не рассказали.
— Наверное.
— Ты сказала, что в последнее время думала об этом. А раньше?
— Раньше меня нисколько не смущало, что я знала о романе подруги и никому не говорила. Вероятно, это характеризует меня не с лучшей стороны, но что есть, то есть.
— Возможно, какое-то событие натолкнуло тебя на эти мысли?
— В принципе, нет. Если только… Меррик изменился.
— Как?
— Примерно месяц назад я вдруг заметила, что он больше улыбается на встречах и громче смеется. Он выглядел счастливым, и это значило, что все годы после смерти Амелии он был несчастлив. Он страдал.
Я нахмурилась
— Тебе казалось, он не страдал?
Она пожала плечами.
— Не знаю. Я винила его в ее смерти. Но, возможно, мне просто нужно было кого-то обвинять.
— Почему именно его?
— Меррик узнал об измене, когда Амелию привезли в больницу после аварии. Он был ее доверенным лицом, и должен был решать, какие лекарства и процедуры ей назначат.
«О, Боже!»
Колетт заметила мою реакцию и кивнула.
— Да. Это жесть.
После такого было трудно не думать о Меррике, но не он был моим пациентом, так что я сосредоточилась на том, чтобы помочь Колетт разобраться в ее чувствах.
—Похоже, в тебе говорит чувство вины. Как думаешь, почему сейчас? Потому что уходишь?
Колетт смущенно улыбнулась.
— Ну, я забираю с собой нескольких клиентов. Это против соглашения о неконкуренции, и точно не понравится Меррику, но он ничего не скажет и не сделает. Потому что не только я винила его в смерти Амелии.
— Что ты имеешь в виду?
— Он винит себя в сто раз больше, чем я.
*********
Был вечер пятницы, но мне не хотелось идти домой. Я все думала о Меррике, и даже впервые за неделю поднялась на этаж трейдеров, чтобы хоть мельком его увидеть. Меррика нигде не было. Но это и к лучшему. Я чувствовала себя уязвимой, и последнее, в чем нуждалась — повод оправдать его поступок, и вселить в себя надежду, что все может наладиться.
Стояла прекрасная погода, поэтому я решила доехать на автобусе до пляжа в Бруклине. Я бродила по берегу, собирая морское стекло и обходя острые осколки, которые океан еще не успел забрать. Но даже в моем «счастливом месте» сегодня было по-другому.
Я присела на большой валун, чтобы полюбоваться закатом. Небо окрасилось в пурпурный и розовый. Я закрыла глаза, прислушиваясь к тихому позвякиванию, которое издавали стекла ударяясь друг о друга. Оно становилось громче, и я открыла глаза, чтобы проверить, не поднялись ли волны. Но оказалось, что звенели не стеклышки, а связка ключей в руках мужчины, которого здесь просто не могло быть.
Я моргнула, прогоняя морок, но он не исчез.
Сердце зачастило.
— Меррик? Что ты здесь делаешь?
— Пришел поискать счастливое стеклышко.
— Ты знал, что я здесь?
Он покачал головой.
— Я приходил сюда каждый вечер последние несколько дней.
— Но... почему?
Он грустно улыбнулся.
— На этом валуне хватит места для двоих?
— Конечно. — Я подвинулась.
Я боялась поверить, но в душе все же зажглась искра надежды.
Меррик сел рядом и уставился на закат. Я воспользовалась возможностью рассмотреть его поближе. За несколько недель он словно постарел на много лет.
Я злилась на Меррика, ужасно злилась, но, похоже, ему нужен был друг. Вытащив из кармана счастливое оранжевое стеклышко, я протянула ему.
— Потри его. Похоже, тебе это нужно.
Он скользнул взглядом по моему лицу и покачал головой.
— Я ужасно обращался с тобой последние две недели, а ты предлагаешь то, чем дорожишь.
Я пожала плечами.
— Мне оно счастья не принесло. Может, тебе повезет больше.
Меррик накрыл мою ладонь и долго смотрел на наши руки.
— В день аварии я узнал, что у Амелии был роман, и что она на четвертом месяце. Я понимал, что, возможно, она беременна не от меня, но… — Он покачал головой. — Я убедил себя, что ребенок мой. Что это моя дочь. И полюбил ее, хоть ни разу не видел. Я читал ей каждый вечер, пел свои любимые песни и даже рассказывал истории о нас с Амелией. Медсестры выдали мне стетоскоп, потому что я постоянно забирал их, чтобы слушать ее сердцебиение. — Меррик сглотнул. — В конце концов, любовь к ребенку вытеснила из сердца злость на ее мать.