Эрлан мрачнел от каждого слова. Вспомнилось, как Эйорику тот плененный обнимал, как они целовались.
"О чем ты?" – спросить вслух не мог – зубы свело от мысли, что не тот лишний, а он, что не с ним Эя сладилась – с тем.
Роберган к уху светлого качнулся:
– Не засланные ли? Эберхайм не на такое способен, не мне тебе объяснять. Приветим змей.
Эрлан глянул поверху сосен: видиться с соперником, что самого себя на ремни резать. Второе, пожалуй, и лучше.
Но есть резон в словах лета, да и самому определенности хочется.
Почему же она отказала, почему?!
– Что хоть сказала? – поинтересовался Роберган, видя, что далек мыслями светлый от земных дел.
– Что секс не повод для свадьбы, – бросил глухо.
– А секс это?…
"Постель!" – бросил, как в зубы дал, и пошел к дому лета. Тот бровь выгнул ему вслед: надо же. Вот зараза – баба.
А вдуматься – неужто изначальная судьбу веселухи выбрала? Совсем мир сказился.
Впрочем, быть не может чтобы светлая да… Это надо чтоб звезды на земь пали, и то не случится. Нееет, не то здесь что-то, не та светлая, чтоб даже думать такое.
– Чудны дела твои, Мать Небесная, – протянул и потопал за Лой.
Мысли свои при себе оставил, зная, что озвучь и своими же словами подавится, а Эрлан ему заклятым врагом станет, если тут же на месте не убьет. И будет прав.
– Я стража нашел, дай время – он узнает, что к чему, а через него и мы, – бросил светлому. Тот глянул, тоски не утаив – видно не верил. И Роберган заподозрил, что все банальнее – тот щенок, что в подполе сидит.
Лой мысли лета уловил, остановился, и вдруг прихватил за грудки, без труда от земли отрывая:
– Не лезь, – процедил.
– Понял, – поспешил заверить и вновь на траву встал. А ведь вроде вровень по росту и массе, он даже и выше и помощнее будет…
Шах сидел в углу, в потолок глядел – пусто на душе и желаний ноль, на все ровно. Даже на звук открывающейся двери голову не повернул – похрену кто и зачем пришел.
Лет табурет поставил, сел напротив светлого:
– Поговорим?
Не шевельнулся.
Лой с трудом заставил себя пройти, встал у стены напротив, уставился на мужчину. Тот приметил его, очнулся и взгляд изменился – ненависть появилась, жгучая смесь ревности и жажды мести.
Эрлан же смотрел на Шаха и чувствовал, что сходит с ума, что уже сошел. Вернее – пришел – замкнулся круг, спасибо Майльфольму.
Шах поднялся, взгляда с Лой не спуская:
– Ну, что, невесел смотрю? Не обломилось? А может, по-взрослому все решим, как мужики?
Роберган вздохнул: ну, рог вам в задницу! Самое время для боев и плясок! Были б людьми – послал бы их… к бабке Веге по навоз. Обеих!
Но не ему в дела изначальных лезть – отодвинулся на всякий случай и мысленно поставил на Лой. Пришлый-то супротив него – сосунок однолеток. И засомневался – баб-то не разберешь, что им и кто надобен, а уж куда изначальную. Может и пришелся ей этот безволосый щеня.
Эрлан руки на груди сложил, лицо спокойное, а в глазах боль и кручина.
– За что биться будем?
Шах моргнул, замирая. Тихо в душе стало, и злость улетучилась, а по венам покой и сладость побежали.
– За нее, – выдавил.
Эрлан молчал, разглядывая его – силен, ладен – вымахал, возмужал. А все такой же норовистый и поперечный. Брат…
Брат – соперник. Брат, которому должна по праву сговора принадлежать Эйорика Лайлох, но принадлежит Эрлану, которому должна принадлежать Нейлин Лайлох… но та принадлежит миру предков, потому что всего за день до помолвки ее собственный страж взял ее и тем смыл всякую надежду, всякую возможность сладится с молодым Эрланом Лой.
Один проступок бесчестного стража, а какие последствия…
Глаза мужчины остекленели. Он пошатнулся и вышел.
Роберган проводил его удивленным взглядом и нахмурился: а дело -то куда хуже, чем думалось.
Эрлан сел на траву у "темницы" лета, спиной к камням кладки прислонился и глаза закрыл – тошно. И ни выхода, ни входа.
Как он вчера не заметил родовой знак?
А что он вообще, кроме Эйорики видит? Ведь, как встретил ее, словно ослеп и оглох, не то что мир – себя потерял.
Он старший брат и проклят, как и младший закором – любить одну. Но как старший должен беречь младшего и помогать ему. Где выход?
Необученный ни собой, ни правом не владеющий, не знающий правил и законов, забывший мир и предков своих – положен Эйорике и завяз в ней, как в болоте.
Допустить, чтоб они сладились? Что он может ей дать? Он же даже не знает ничего о ней! Он о себе-то не знает! Погубит он ее, погубит!
Но Эрлан ему старший брат, и долг никто не отменял.
Отдать ее? Ведь право за ним и это так!… Но как жить самому?
Эрлан ком сглотнул, ворот рубахи рванул, дурея от ситуации. И увидел кружку с молоком перед лицом.
Лири сидел на корточках перед ним, испить протягивал, видя, что совсем светлому худо. Взгляд у стража мрачный – чует беду с хозяином, его маяту и отчаянье.
Лой выпил, кусок амина проглотил:
– Что, светлый? – озаботился страж.
– Вейнер, – только и смог сказать, с трудом губы разжав.
А больше ничего говорить и не надо было. Лири сел, голову ладонью огладил, оскалившись и, вдруг, запустил кружкой в колья ограды.
– Поэтому отказала?
Эрлан затылком о камень в отчаянье ткнулся, чтоб хоть боль отрезвила, чтоб перекрыла боль душевную.
Шах головой помотал, гоня чары, а они будто в кровь проникли.
– Без толку, паря, – бросил Роберган. – Против Лой и Эберхайм – мальчишка.
– Пошли вы всем составом, – беззлобно посоветовал мужчина – звенело в ушах хрусталем ласково, приятно и сознание оттого как в невесомости плыло. Осел у стены, глаза закрыл – хорошо. Мезидан по вене – фигня…
Лет понял, что разговора пока не будет – вышел. Глянул на Лой с "благодарностью". А тот не в лучшем состоянии, чем пришлый, хоть и с другого конца – у того блаженство, у этого горе вселенское.
Мужчина сплюнул с досады. Попер в дом и услышал в спину тихое, словно через силу сказанное:
– Он мой брат – Вейнер.
Роберган застыл: ой, рог да в дышло…
Развернулся на пятках и встретился с больным взглядом светлого. И поверил сразу.
Отошел к дому, сел на пень: "дела-а-аа".
Эра ремень затянула на брюках и как ножом в живот дали – скрутило до испарины от боли. Рухнула на колени, затрясло. Ремень ослабила с трудом – дух перевела. Немного и только непонятное эхо дискомфорта осталось бродить по организму.
Нервы или заболела чем?
Волосы поправила, встала – качает, перед глазами туман и в ушах звенит. Зажмурилась, глаза открыла – нормально. Только вот слабость…
Форму потеряла?
Девушка размяла мышцы, головой повертела и двинулась вниз.
У лестницы стоял молодой мужчина и путь ей преграждал. Сам загорелый, а глаза голубые и волосы белые. Косы у висков, на щеке шрам. И перевязь через грудь, из-за плеча витая рукоять меча видна.
Симпатичный, только вот смотрит исподлобья и, не пойми как.
Ни слева, ни справа не обойти – бугай. Драться да ругаться не в настроении была, потому устало прислонилась плечом к стене и спросила:
– Пройти дашь?
Молчит. Смотрит не мигая и хоть бы бровью повел.
– Немой?
Кейлиф даже губы разжать не мог. Когда его ночью подняли и сообщили что есть изначальная, да вот стража у нее нет и теперь ему ее беречь, как по праву дано – не поверил, потерялся. Слышал краем, что собратья за сказкой ушли, но и секунды не верил, что, то правда. А тут выходило что действительность, и за нее уже троих положили. И не жаль, а вот что изначальная одна осталась – хуже нет. И сдюжит ли, оправдает доверие?? вздрагивал, собираясь и, боялся что упустить. Шутка ли – изначальную деву беречь! Чьего рода не пытал – понятно, не скажут. Брякни – беды добавь. Прознает, кто и страж уж не понадобиться – без защиты светлая-то. А ведь тонкость немалая по родам, он же только своему обучен.
В дороге-то в себя пришел и только о себе в сомнениях плавал да гадал чьего рода ему честь и заботу блюсти достанется. Но как увидел да понял, что мало не брехня, что мало изначальная, так еще и Лайлох, подопечная его рода – онемел, оробел.