— Так ее и я смогу защитить, — напомнил я.
— С немецкими летчиками будешь в этом смысле сотрудничать, — приказал командующий. — Любить их не обязательно.
— Да какое может быть «любить», когда они в сорок первом… — начал было я.
— Кстати, — перебил Шумилов, — оцени, до чего тонкая штучка этот Альберт Шпеер — если, конечно, это его идея, а не кого-то шибко умного из его окружения. Оба — и Шаренберг, и Геллер — истребители. Воевали, вроде, не здесь, а в Африке. Мол, они-то честно бились с противником один на один, а мирное население штурмовали другие…
— Будто истребители штурмовкой не занимались, — проворчал я.
— Про это сделаем вид, что забыли, — предупредил генерал-лейтенант. — С нашей стороны, кстати, тоже произведен удачный ответный ход.
Я уже свыкся с информацией про двух зверюг из Люфтваффе и решил было, что это всё, ан нет, у родного командования всегда найдется для тебя еще что-нибудь вдогонку.
— Выпьешь? — предложил Шумилов.
Я кивнул и сам разлил по стаканам водку.
Генерал-лейтенант быстро опрокинул стакан. Горло У него дернулось.
— Они прилетают из Швеции в Москву втроем: фрау и оба ее фрица. Там их встречает и в дальнейшем сопровождает полковник Чесноков, из Управления Особых отделов. Слыхал про такого?
Я помотал головой.
— Пей водку, товарищ лейтенант.
Я послушался и разлил еще.
Командующий потер глаза ладонью.
— Чесноков — любопытнейшая личность. Тебе полезно будет с ним познакомиться. Его называют Три Полковника. Неужели не слыхал?
— Нет, товарищ командующий.
— Чесноков был полковником еще в царской армии, — сказал Шумилов. — Быстро выслужился во время империалистической. Сейчас ему лет шестьдесят… Революцию встретил где-то в Галиции. Он и раньше недоволен был порядками в старой армии, открыто высказывался против тупости командования, неумелого использования техники… В семнадцатом вместе с солдатами перешел на сторону восставшего народа. В РККА с восемнадцатого года. Участвовал в обороне Царицына, под командованием товарища Сталина…
Он замолчал, пожевал губами.
— В тридцать четвертом Чесноков был разжалован и два месяца провел под арестом. Восстановлен. В тридцать восьмом история повторилась и снова ненадолго, органы разобрались, отпустили. Звание полковника ему вернули, почитай, в третий раз. Поэтому — Три Полковника.
— И зачем такой человек будет сопровождать фрау Шпеер? — спросил я.
— Все, свободен, лейтенант, — оборвал меня командующий. — Зайди на склад, распишись там за ватник и валенки. Добыли для тебя маленький размер.
— Это не для меня, — сказал я, отсалютовал и вышел.
…Самолеты из Москвы приземлились на аэродроме Гумрак, когда уже начинало темнеть. Сразу стало шумно и людно. Корреспонденты вышли на поле, не прерывая разговора, начатого еще в самолете. Они оживленно галдели по-английски. Их было шесть человек.
Преподаватель из Ленинграда сразу расцвел улыбкой и устремился к журналистам. Затарахтел, размахивая руками. Они сперва остановились, удивленные таким напором, затем рассмеялись, обступили его, весело и покровительственно похлопали по плечам. Вся группа, бурно общаясь, покатилась в сторону столовой для летчиков.
Из второго самолета тоже посыпались репортеры. Среди них один определенно был русским. Он разглагольствовал по-английски больше всех, громко и с таким ужасающим акцентом, что зарубежные коллеги только похохатывали. Его это совершенно не смущало. Он держался хозяином, который принимает гостей в большом, хорошо обустроенном доме.
Прибыло также несколько фотокорреспондентов из нейтральных стран. Ими должны были заниматься другие товарищи — переводчики из Особого отдела армии, простые ребята с незапоминающейся внешностью. Важных господ из Международного Красного Креста встречала лично товарищ Пешкова.
Мое задание появилось на аэродроме последним.
Сперва показались немецкие «зверюги». Оба без багажа, в отличных кожаных регланах, фуражках и сапогах, блестевших на свету. И — ни одного ордена, даже нагрудных значков за ранения нет.
Обер-лейтенант Шаренберг был лет тридцати — тридцати двух, рост примерно метр семьдесят пять, лицо прямоугольное, обветренное, волосы светлые, жесткие, глаза серые.
Капитан Геллер — лет двадцати пяти — двадцати семи, рост метр восемьдесят, лицо узкое, глаза и волосы темные. Очень крепко сбитый, прямо квадратный. Английским боксом увлекался, что ли? У нас на заставе в сороковом сержант такой был — быка с одного удара завалить мог.