Сумку я забрал уже вечером — сказав Лёше, что всё в порядке, я отправил его домой, предварительно одолжив у него сто рублей, а сам поехал в Дом Книги. Еле успел к закрытию, что ввергло меня в панику — трудно даже представить себе, какой фурор произвели бы мои документы. Выемка производилась после закрытия. Я прижал драгоценный чемодан к груди, и прыгнул в дожидавшееся меня такси. Что с ними делать — решу позже. Пока что надо их спрятать, и камера хранения на Московском Вокзале, со сроком не более полугода будет вполне приемлемым местом.
Я с дрожью поднимался по лестнице. Неужели… неужели я увижу Её? И смогу обнять? А может, это дурацкий сон? Преодолевая один пролёт за другим, мне становилось идти всё тяжелее и тяжелее. Мне было откровенно страшно. Совсем как тогда, в ЦПКиО, когда я шёл за Ней следом, вдыхая чуть сладковатый, ласковый майский воздух, и отчаянно пытался найти верные слова. Те слова, которые позволили бы мне взять Её за руку, и перед всем миром объявить Её своей. Но тогда я не нашёл верных слов.
А тут мой двойник, по всей видимости, нашёл. И когда я увижу его, первым, что я спрошу, будет вопрос о том, как же ему удалось добиться Наташи. Я позвонил в дверь, и она почти сразу распахнулась — там стояла Она. Наташа смотрела на меня своими огромными, зелёными, как трава весеннего Павловска, глазами, и молчала. Глаза её понемногу заполнялись слезами, и наконец, влага пробила себе дорожки вниз по щекам.
— Ну и где ты пропадал?! Я же волнуюсь, идиот ты такой! — прижалась она к мне, и спрятала лицо на моей груди.
— Ну не надо в дверях-то, я ж живой. Как будто ты меня сто лет не видела…
— А мне кажется, что сотню лет и не видела. Как же я соскучилась по твоему такому тону. Заходи, раздевайся. Я твою любимую курицу с картошкой потушила, как тётя Света учила. Мой руки, балбес, кушать будем…
Господи, это она. И она — моя! Наташа — моя невеста! Почти семь лет… Семь треклятых лет я мечтал об этом моменте. И он осуществился. Пусть оно всё летит ко всем чертям, если Натали со мной!
Глава 2
Это был великолепный мир. Потрясающий. Это действительно было ожившей сказкой. Я валялся в громадной двухметровой ванной, и пускал пузыри в горячей воде. Наташа (а это оказалась именно она!) навела шороху, испуганная моей страшной травмой и частичной амнезией, договорилась и с моим начальством, и с кафедрой, выговорив мне месячный отпуск с половинным содержанием и пообещав за меня в институте, что вот уж к марту мы точно разошлём автореферат.
За последнюю неделю я очень многое узнал об этом мире. Стремительный рост советской экономики никак не отразился на Западе. То есть он мог бы отразиться, закрой Романов советские рынки. А так — могучая промышленность Запада работала на насыщение громадного социалистического рынка потребления, и западные концерны зарабатывали те миллиарды, которые в моей истории были откровенно похищены и украдены у СССР. Пока западные фирмы работали у нас, наша промышленность стремительно модернизировалась, и вот уже к 2000 году мы стали выпускать электронику, не уступавшую западным аналогам ни по качеству, ни по дизайну. Например, у меня дома стоял компьютер с процессором Интел-Итаниум-2 (частота 5,4 Ггц), а ноутбуки (точнее — миниПЭВМ, или "миники", именно такое название прижилось), и мой, и Наташин, были отечественного производства — "Рубин-3400" и "Кристалл-500". Мой, "Рубин", производился Министерством Точной Электроники и выдавался исключительно сотрудникам государственных предприятий, обладавшим минимум второй группой допуска, а Наташкин ноут был родом из Энгельса, где пять лет назад развернули крупнейшую в мире линию по сборке процессоров, и заодно уж — ноутбуков. К сожалению, из-за масштабов производства имели место ошибки в техпроцессе, и всесоюзный канал "Деловые новости" докладывал, что процент брака повысился до критических величин — целых 87 % процессоров были негодными. Собственно, проблемы на производстве, имевшие место и в "моём" СССР, никуда не делись и тут. Но, это всё было настолько неважным по сравнению с потрясавшим воображение техническим прогрессом, который семимильными шагами тащил человечество к звёздам.
На Марсе наши были первыми. Лётчик-испытатель, дважды Герой Советского Союза, Валентин Мережко первым ступил на красный песок Марса 20 мая 1996 года. Полёт продолжался год и десять недель. Мережко и его команда провели на Марсе чуть больше суток, и вернулись на Землю спустя ещё один год. Возвращение было воистину триумфальным — и было омрачено лишь тяжелейшей травмой самого Мережко — при спуске он безнадёжно повредил позвоночник, и оказался навсегда прикованным к инвалидному креслу. Обаятельный, скромный в быту, Мережко стал "Гагариным ХХ1 столетия", как его назвали все мировые СМИ, несмотря на то, что хронологически его полёт принадлежал всё тому же многострадальному ХХ столетию. На самом деле. ХХ век кончился в 1995 году, когда СССР окончательно стал открытой и более-менее рыночной страной. Вспомните, ведь восемнадцатый век закончился только с Венским Конгрессом, а девянадцатый — в 1914 году, когда началась Первая Мировая. Окончание столетия как эпохи редко совпадает с хронологическими датами. Так и тут, с 1995 года мир фактически жил в ХХ1 столетии. А Мережко стал мировой знаменитостью, затмив на целый год и Майкла Джексона, и Пита Сампраса, и даже самого Шалимова, форварда мадридского "Реала". У него брали интервью, интересовались, какими соками он предпочитает завтракать, какой фирмы у него нижнее бельё, и каких женщин предпочитает первый человек на Марсе. Когда Мережко раздражённо ответил, что женщин теперь, он, увы, может любить исключительно платонически, пять ведущих мировых клиник по проблемам мужского бессилия торжественно обязались поставить… хм… мужское достоинство великого героя в долженствующее ему положение. И, что самое примечательное, справились, чему Мережко был весьма благодарен.