— Переходи к Рендалю, — попросил Сергей. — Если бы мы охотились за Македонским, то приняли бы в нашу компанию и Макса. — Генкин кот лежал у него на коленях. — Но мы не можем слушать тебя вечно. Сейчас выяснится, что у Ганнибала была водобоязнь, а Юлий Цезарь страдал кровавым поносом, когда дул норд-норд-вест.
— Хорошо. Почему мы порой замираем, глядя на языки пламени в костре? — Леша наткнулся на чучело медведя с подносом, чуть не повалил его на пол. — Стоять, тихо! — сказал он и продолжил: — Потому что в нас сидит древний, атавистический, божественный страх перед ним. Огонь — лучший проявитель нашей зеркальной жизни, позволяющий ввести в транс практически любого человека. Но у каждого есть еще и свои, особые метки, поскольку все мы в той или иной степени шизофреники. У Рендаля это запах жасмина, исходящий от красивой брюнетки, которая пощелкивает при этом пальцами, словно отбивает ритм.
Сергей закрыл глаза. То, что сейчас говорил Леша, он уже знал, и лекция предназначалась для Черепкова. Сквозь навалившуюся дремоту до него доносились слова «профессора»:
— Опыты показывают… легкий транс, эйфория… манипуляция сознанием подобных пациентов… заложенная в психику программа… по методу эриксоновского гипноза… специалисту достаточно двадцати минут… зомбирование… объект выполняет указание беспрекословно…
Сергей очнулся, поскольку наступила тишина.
— Ты все понял? — спросил он Черепкова. — Законспектировал в тетрадь? Экзамен будешь сдавать мне.
— Значит, — вздохнул Гена, будто добрался наконец до вершины горы, — мы должны воспользоваться врачебной тайной Томаса Петеля, выболтавшего историю болезни Рендаля Лешке, пробраться в особняк на Мичуринской улице, сфокусировать внимание хозяина на брюнетке, предварительно облив ее с ног до головы духами, а потом наш психиатр заложит в его подсознание нужную программу. Какую?
— В определенном месте передать нам десять миллионов долларов, — сказал Днищев. — Я думаю, что пары дней ему будет достаточно, чтобы собрать нужную сумму. Как, доктор, за этот срок он не выйдет из состояния гипноза?
— Исключено. После контакта со мной Рендаль будет нацелен на выполнение тех действий, конструкция которых ему будет задана. Ничего не подозревая, не меняясь внешне для окружающих, он превратится в совершенно иного человека. Можно даже стереть в его памяти некоторые воспоминания.
— А вот это лучше сделать потом, когда он принесет деньги, — поправил Сергей. — А если у тебя ничего не получится? Нас на куски разорвут.
— Я изучал нейролингвистическое программирование в США, — горделиво произнес Карпуньков. — И имел практику, между прочим. Но вообще-то, — подумав, добавил он, — мы затеваем рискованный эксперимент. Для него, Рендаля. Иногда в психике таких пациентов могут произойти необратимые изменения. Он может превратиться в зомби, который только и ждет команды.
— Тогда запрограммируй его, чтобы он потом поехал в Париж и прыгнул с Эйфелевой башни. Этот жирный клоп попил достаточно кровушки из нашей страны.
— Не будем становиться на один уровень с ним, — вмешался Гена. — Хватит и того, что мы его взгреем как следует. Но насчет суммы ты слишком загнул. Боюсь, он ее не осилит. Да и сколько же мешков надо приготовить?
— У него миллиард долларов, — сердито отозвался Сергей.
— И все равно. Куда нам столько? Солить? Богатство до добра не доводит. Мне лично хватило бы и пятисот тысяч.
— А мне — одного миллиона, — произнес Карпуньков. — Для открытия больницы. У меня даже название есть: «Психиатрическая лечебница имени Сергея Днищева». Надо же увековечить память о тебе и твоей идее. Пусть потомки думают, что ты был первым и самым любимым моим пациентом. Но Гена прав, давайте сократим наши требования. Надо просить пять миллионов.