Деловые переговоры между экуменистами и руководителем братства уже подошли к концу, все сложные вопросы взаимодействия, финансирования и стратегического наступления на православие были согласованы и определены. Не обошлось, правда, без некоторых нервозных возгласов и язвительных замечаний, которыми обменялись обе стороны.
— Немудрено, что вы топчетесь на месте, — высказался толстячок протестант, бывший уроженец Одессы. — Оторвитесь наконец от Москвы, где все давно перекопано, и поезжайте в Сибирь.
— Богатейший край, — причмокнул лупоглазый католик-иезуит.
— И наинужнейший в данное время, — добавил третий, не то иудаист, не то мормон. — Невспаханное поле! Что, сказано, будет прирастать Сибирью? Америка и Европа.
— За последний год финансовый ручеек стал пересыхать, — отозвался отец Назарий. — Мои эмиссары не могут выбраться дальше Воронежа. А освоение новых регионов требует вложений.
— Будут, будут, — утешили его экуменисты. — И от нашего центра, и от вашего правительства. С вице-премьером мы договорились.
— Тогда покончим на сегодня со всеми вопросами, — просиял отец Назарий. — И вспомним, что мы тоже люди, которым потребны пища и отдых. Прошу за мной.
Задвигались стулья, «тоже люди» гуськом пошли вслед за ним в уютную звукоизолированную гостиную, где все уже было готово к царственному приему. На столах стояли разнообразные блюда с яствами, большинство из которых доставили сюда специальным авиарейсом, высились запотевшие бутылки настоящей смирновской водки. Откуда-то лилась тихая музыка. Здесь же находились четыре девушки, юные и красивые, с явными славянскими чертами, и среди них Света. Все они сидели на диванчике, весело болтая о чем-то. Их возбужденное состояние передалось и экуменистам. Толстяк протестант потер ладони, чуть подтолкнув в бок длинного иезуита. Тот что-то шепнул мормону, вызвав на его тонких устах усмешку.
— Рассаживайтесь, братья и сестры, — произнес отец Назарий и хотел добавить еще что-нибудь соответствующее, но попросту махнул рукой, больше не обременяя себя надоевшей ролью пророка. — К столу! Занимайте места согласно купленным билетам. Боже, как я устал, если бы кто знал!
— Вас излечит добрая рюмка водки, — заметил иезуит.
И пир в обители братства на Новой Басманной начался.
Света да и остальные девушки, отведавшие наркотических напитков, пребывали в каком-то тумане, не совсем ясно представляя, что происходит. Они не понимали, о чем говорили мужчины, но весело смеялись, словно попали в комнату с кривыми зеркалами. Впрочем, так оно и было. Свету почему-то особенно потешал сидевший рядом с нею проворный толстячок, уплетающий еду за обе щеки. Сама же она почти не притронулась к своей тарелке. Иногда она с каким-то удивлением, будто очнувшись, оглядывалась вокруг. Но вид отца Назария во главе стола успокаивал ее.
Он тут, значит, все в порядке. А какой все-таки забавный этот коротышка, измазавший губы соусом! Умора!
Толстяк протянул руку, небрежно положив ее на плечо Светы. Он уже насытился, осоловело вращая глазами. Остальные также сделали небольшой перерыв в трапезе, откинувшись на спинки стульев. Отец Назарий что-то негромко внушал мормону, ревниво поглядывая в сторону Светы и толстяка. «Проворный, гад одесский, — со злостью подумал он. — Сливки хочет снять, самую лучшую выбрал! Ничего, утрется». А Света, которой не понравилась висящая на плече мохнатая лапа, чуть повела рукой, нечаянно опрокинув на брюки протестанта бокал шампанского. Толстяк неожиданно для окружающих смачно выругался и полез за салфеткой. На эту трехэтажную брань, приличную скорее в пивной, никто не обратил особого внимания, но Свете она кольнула уши. Более того, благодаря прозвучавшему мату она даже отрезвела, выпрямилась, другими глазами посмотрела на странную веселую компанию. Девушки за столом показались ей пустыми и глупыми, размалеванными, как куклы, трое мужчин пожилого возраста — какими-то экспонатами из паноптикума, со следами всевозможных пороков на лицах, а сам отец Назарий — дергающимся манекеном, чьи зрачки излучали холод и мрак. «Ведь он не такой, — подумала Света, вспоминая „пророка“ во время молельных бдений. — Что с ним стряслось, почему изменился? И что же это за таинство? Обыкновенная пьянка…»