Закашлявшись от заполонившей пространство пыли, я рывком поднял на ноги кого-то из менее проворных жильцов, оказавшегося на пути. И только тогда заметил, что стало заметно светлее. Подняв голову, с ужасом обнаружил зловещее сияние неба – верхней части дома больше не было. Моего пентхауса. Моего кресла. Наверное, моих штанов. Надевал бы их — там бы и остался.
Жена внизу работает… Успеет убежать? Должна успеть.
Кто-то орал рядом со мной — человек, которого я вздернул на ноги и невольно закрыл от обломков. Мальчишка. Толстоватый, неуклюжий, лет десяти. Я потащил его за собой, не зная зачем. Пинал, толкал, подгонял идущих и ползущих впереди, а его волок за руку.
— Встать! — орал я. Меня почти не было слышно среди крика, но я все равно орал. — Вперед! Вниз!
И некоторые люди действительно вставали и шли, перемазанные в крови и побелке. Другие оставались позади. Мальчишка звал папу и какую-то Настю. Лестница тянулась, и я обещал себе, что потом, когда все кончится, куплю дачу в лесу. Одноэтажную. Выпрыгнул из окна — и в лес. И родителей туда увезу…
А потом лестница ушла из-под ног, стены лопнули на глазах, и наша часть дома медленно поползла назад. Кто был впереди, еще успели перепрыгнуть на неподвижную. Кто-то сорвался.
Я схватил за одежду мальчишку и швырнул его вперед, словно куклу. Он врезался в стоящих, кто-то его поймал и потянул дальше. А я почти без разбега прыгнул за ним, будто в игре, оттолкнулся ногами. Только мое тело было гораздо тяжелее, чем я его воспринимал, накачанный адреналином. И нога скользнула. Я увидел перед собой изломанный бетон и холодную сталь торчащей арматуры.
Затем короткая вспышка боли, а через мгновение все пропало. Не было больше криков, грохота и зловещего багрового неба. Только всеобъемлющая холодная тьма.
* * *
Темнота. Пустота. Безвременье.
Но темнота оказалась неоднородной. В какой-то момент два тёмных сгустка слились в один. Так родилась мысль — единица информации в этой бесконечной пустоте.
«Мыслю, значит, существую».
Пришли в движение метафизические процессы во мраке. Мысль притянула к себе другие, родственные по энергетике. И в безвременье, словно пазл, начала собираться душа.
Вернулось осознание себя. Понемногу всплывали воспоминания и знания. Когда-то прочел в книге Наполеона Хилла, что мысль материальна… Именно это воспоминание выдернуло душу из мрака и тишины, подарив ей ощущение тела.
Но я же погиб. Моё тело осталось среди бетонных обломков моего же дома. Даже хоронить будет нечего. Бедные родители... Если они живы.
А я? Где я? Это загробный мир?
Непохоже на райские сады. Равно как и на пылающую, наполненную воплями грешников преисподнюю. Чистилище? Лимб? Какие еще могут быть варианты?
Мысли разбегались как тараканы. Я искал, за что ухватиться, но всё было словно скрыто непроглядной пеленой. Но я чувствовал боль в спине и затылке, неуклюже подвернутую руку под боком. Выжил? Я живой? Определенно, живой. Иронично, что главным аргументом в пользу этого стала раскалывающаяся голова. Все-таки верно говорят: жизнь – боль, будь она неладна.
Я почувствовал, что кто-то трясет меня за плечо. Следом раздались всхлипывания и неразборчивые причитания. Понять значения слов я не смог – в голове гудело, как внутри старого советского холодильника – но расслышал, что голос принадлежал ребенку. Похоже, выжить посчастливилось не мне одному.
С большим трудом я приоткрыл один глаз. Картинка отказывалась складываться, расплывалась и дрожала, но спустя некоторое время я смог сфокусировать взгляд.
Я лежал в просторном зале на холодном мраморном полу. И, несмотря на то что еще совсем недавно был вечер, сквозь высокие витражные окна лился дневной свет, подсвечивая танцующие в воздухе пылинки. Мутные от грязи стекла будто бы смотрели на широкую лестницу со старыми, но изящными перилами, точно прямиком из питерского музея. А завершал удивительную картину мальчик, стоящий предо мной на коленях. Он тихо всхлипывал, спрятав лицо в ладонях. Обычный ребенок, лет одиннадцати, если бы не одно «но»: разодет, словно сбежал со сцены, где играл Щелкунчика.
Так. Либо в подвале моего дома находился секретный театр, и мне посчастливилось провалиться в него, либо у меня поехала крыша. Первый вариант выглядел неправдоподобно даже для человека с сильным сотрясением, а второй меня категорически не устраивал. Должно быть другое объяснение.
Я перевел взгляд на себя. Вот на полу лежит рука. Никаких следов крови или переломов, целая. Только не моя. Или моя? Детская. Но моя. Вот же она, растет прямо из моего тела. Или не моего? Точно, не моего! Слишком маленькое. Это тело принадлежало ребенку! Да что же здесь происходит!?