В прошлом особенность преподавания любого боевого искусства заключалась в том, что наставник, рассказывал ученику основные постулаты, затем с помощью длительных и выматывающих тренировок доводил ученика до полного физического и морального истощения, которое по идее должно было привести к освобождению от оков прежнего опыта, озарению и появлению первичного проблеска нужного чувства. Остается этот проблеск уловить (наставнику) и хорошенько запомнить (ученику). После чего оба переходили к скрупулезному воспроизведению ситуации, когда этот проблеск проявился, дабы закрепить это состояние в памяти. В дальнейшем, натренировать ученика так, чтобы он, не задумываясь, мог переходить в нужное состояние — дело техники. Да, говорил наставник, это разновидность боевого транса, использующего энергетику иного качественного уровня. У каждого воина свой уникальный «золотой ключик» этого боевого транса.
Мой «золотой ключик» оказался образом людена Тойво Глумова, героя повести Стругацких «Волны гасят ветер». Его оружием стала сила характера. Я отбросил все сомнения и стал действовать.
Моё чутье обострилось и подсказало мне, откуда доносится опасность, лапы, Руки, выпустив ментальные манипулы, были в готовности остановить любого врага. Ноги ступали мягко и осторожно, однако способны были прыгнуть на врага или от него. Вдруг кто-то невидимый справа выстрелил в меня из игольника. Тело само увернулось от игл моего врага, такого же, как я, бойца, наёмного убийцы высочайшего класс.
Все закрутилось в смертельном вихре. Я молниеносно сбивал манипулами стремительно летящие в меня ядовитые иглы, уклонялся от ментальных ударов, ни секунды, не оставаясь на месте, и сам, почуяв лазейку, пытался ударить в открывшуюся на мгновение брешь. Гнев и ярость не мешали мне. Наоборот, они поднимали бой на уровень вдохновения и через некоторое время я почувствовал азарт и упоение. Движения мои стали столь же быстры, как при использовании оружия, так и ментальных сил, глаз, казалось, стало столько, что я видел каждую пылинку вокруг на расстоянии нескольких метров и, главное, я перестал драться — я стал жить боем. Часто ли мы задумываемся, как сделать вдох или каким движением поднять ногу? Мы просто делаем это, задумываясь только о целях наших действий и предпочтительных вариантах их свершения.
Прошло две минуты, а наставник так и не смог меня задеть. Правда, и бой он вел далеко не в полную силу. Ровно на таком уровне, чтобы мой люден видел равного себе противника и смог подольше ему противостоять. Вдруг угроза исчезла.
С этого момента озарения для меня начались настоящие тренировки. Шесть с половиной месяцев не знал я передышки. Даже ночью должен был уметь отразить внезапное нападение, а еще лучше предотвратить. То есть почуять и приготовиться. Если наставник видел, что к бою я готов, нападения, как правило, не было. Зачем? Сам бой лучше тренировать в специально созданной обстановке: на суше и на море; на воде и под водой; в лесу и в поле; на просторе и в тесноте помещений.
Когда у меня стало получаться расширять собственное сознание до пятидесяти метров, становясь каждой пылинкой в отдельности и всеми объектами сразу в объеме данного пространства. Когда научился фильтровать потоки информации от объектов, подобно музыканту, слышащему фальшь в игре десятой лютни огромного оркестра, и делить взаимодействия на угрожающие, потенциально угрожающие и нейтральные. Когда научился подстраиваться под ритм и мелодию этой сферы и немного навязывать свой танец. Тогда я понял, что это далеко не те узконаправленные воздействия, с помощью которых я ранее отслеживал опасности и намечал точки выхода переходов. В последние дни, сняв маскировку со своей ментальной структуры, я занимался экспериментальным подбором оптимального количества секторов внимания, которые можно целиком и полностью зарезервировать под такое слияние с миром. Оказалось, что четырех более чем достаточно. Остальные я мог задействовать на другие, не менее важные цели. В том числе и на ментальный бой, который по мощности и разнообразию структур на несколько порядков превосходил мой прежний простенький набор приемов. Впрочем, от бойца и не ждали откровений в ментальной схватке — для этих целей как раз и существовали боевые менталисты.