Ладно, перехожу ближе к делу. Каземат был огромный. Противоположной стены не видать. Но мы тут совсем одни. И чтобы тем, кто намертво здесь закован в железки, жизнь медом не казалась, высоко на стенах громкоговорители вещают директорские пропагандистские лозунги. Что само по себе — настоящая пытка. Кого хочешь, с ума сведет. Или в могилу…
Понятно, что на цепи в подземелье сидеть никому не охота. Но нам, крылатым и для неба созданным, — просто сущий ад!
И все это сделано по указаниям моей «драгоценной мамочки».
На меня накатила страшная депрессия.
— Ну за что мне такая родительница досталась. Почему она не могла оказаться, как у Клыка например, какой-нибудь нормальной наркоманкой. Или дамочкой легкого поведения, — причитаю я, обхватив голову руками.
— Кстати, о Клыке, — перебивает Надж мое нытье. — Он, наверное, уже летит к нам на выручку.
Луч надежды промелькнул, но тут же погас:
— Может, и летит, если… А знаете, сколько этих если? А. Если наш и-мейл до него дошел. Б. Если он перестал вставать на рога по поводу Ари, в чем я лично сомневаюсь. В. Если они каким-то образом смогут добраться до Европы. Г. Если до Европы они смогут добраться немедленно.
— Макс! — укоризненно смотрит на меня Ангел. — Ты себя накручиваешь. Не усугубляй.
Согласна. Накручиваю и усугубляю. Я полная идиотка и слюнтяйка. Вот останусь одна, тогда и буду плакать над своей горькой судьбиной. А сейчас нечего на ребят эмоции свои выливать.
— Ты права, — говорю я, насилу сдержав слезы. — Простите меня, ребята. Это я так, себя пожалела. А вообще-то я верю, что и-мейл наш прошел. Потому что айтишника лучше нашей Надж на всем белом свете не найти. А раз и-мейл прошел, наш Клык не может не прилететь. Умрет, но примчится быстрее ветра.
Все молчат.
— Ты здорово, Макс, врешь! — одобрительно бросает Надж. — Ставим тебе пятерку.
Я смеюсь:
— В этом деле главное — практика. Но я серьезно. Я, правда, верю, что он прилетит.
— А как они через океан перелетят? — спрашивает Ари. Но не подкалывает, а искренне недоумевает.
Вопрос законный, и, видимо, он пришел в голову не одному Ари. Ангел считает, что они смогут как-нибудь раздобыть билеты. А Надж — что в багажное отделение заберутся.
— А я думаю, они взлетят высоко в небо. Дождутся, когда самолет мимо пролетать будет, прыгнут на него сверху, оседлают и полетят верхом на воздушном лайнере. — Я так удачно передразнила Клыка, уцепившегося за самолет, что стайка моя даже рассмеялась.
И от их смеха как будто даже тьма, хоть немного, да рассеялась, и каменные своды уже не так давят.
Громкоговорители особенно раздражают, когда мозги чистят по-английски. На других языках — еще ничего, а на английском — совершенно невмоготу. Директор, или МУМ (мамаша-убийца-маньячка, как я ее мысленно прозвала), опять поливает нас своим бредом про счастливое грядущее, без пороков и слабостей.
— Какая она все-таки страшная баба, — говорю я.
— Конечно. Такая мамаша тебе даже в страшном сне присниться не могла, — сочувственно кивает головой Надж, и я через силу улыбаюсь:
— Ага. МУМ, мамаша-убийца-маньячка, в списке кандидатов у меня точно не значилась.
В горле снова встает ком и хочется завыть от отчаяния. Но я креплюсь. Пока… Потому что это и вправду непереносимо: всю жизнь мечтать о матери и получить вот такую гадину. И уж совсем тошно от того, что Надж старается меня утешить. Утешать всех — моя роль. А меня только Клык мог когда-то утешить. Но он меня бросил.
Слабый шорох в самом дальнем и темном углу заставил нас всех насторожиться.
— Крысы! — в ужасе шепчет Надж.
Но это не крысы. Из-под сумеречных сводов в отдалении начинает вырисовываться чья-то высокая фигура.
Не сговариваясь, принимаем позицию «к бою». Поскольку позиция «на взлет» в данный момент нам категорически недоступна.
Тишину разрывает голос.
— Макс! — говорит Джеб.
Вот он, завершающий кадр сегодняшнего фильма ужасов.
90
— Какие люди! Вот это встреча! — собрав остатки воли в кулак, я жизнерадостно приветствую Джеба. — И часто ты сюда наведываешься? Обеды здесь классные?
Джеб пододвигается поближе и вступает в пятно света, отбрасываемое тусклой аварийной лампочкой. Он ничуть не изменился. Разве что выглядит чуть более усталым. Все-таки мучить детей даром никому не проходит.
Он одаривает меня своей «фирменной» грустной улыбкой:
— Что я здесь, никому не известно.
В ответ я тоже делаю ему свои «фирменные» круглые глаза: