Наконец, выбор был сделан. Он отсыпал в рюкзак часть таблеток, а остальные аккуратно положил в металлический шкафчик, предварительно тщательно завернув в полиэтиленовую пленку, на случай, если эта гадость зальет шкаф, в чем он, практически, не сомневался. Дальше он аккуратно положил в рюкзак, поверх таблеток, медикаменты и сверху придавил все это курткой. Он хотел так же положить сверху нож, но решил, что уж лучше он останется где-то под рукой, где-то, где его всегда можно будет с легкостью достать. Пистолет с последним патроном. Он проверил обойму и убедился, что в ней еще есть один выстрел, и убрал его в карман скафандра, в котором из-за холода он ходил по кораблю последние несколько дней. Затем он взял фонарь, включил и выключил его. Луч света пробежался по потолку и погас. Батарейки были еще живы, плюс у него был еще один их комплект. На большую часть пути туда должно было хватить.
Наступил вечер последнего дня перед выходом.
— Вроде все! — проговорил он вслух и бросил взгляд на стоящий перед ним на столе будильник. Стрелка только что переползла за десять часов. Он планировал встать где-то в шесть утра, чтобы на рассвете двинуться в путь. Времени оставалось не так много и чтобы выспаться, необходимо было ложиться уже сейчас.
Чтобы не замерзнуть ночью, он подбросил дров в костер, который горел за порогом в соседнем отсеке. Кучка дров, которую он наломал и притащил вчера значительно прохудилась, но на ночь ее было достаточно, а утром… утром они ему же не понадобятся. Он придвинул матрац поближе к костру и лег ногами в его сторону. «Держи ноги в тепле, а голову в холоде», — невольно вспомнилась какая-то поговорка, которую он помнил еще с детства. Он закрыл глаза, но сон, как и тогда, как в последний день перед полетом, никак не приходил. В голову лезли мысли о себе, о жизни, о своем крошечном месте во всем этом мире. Чего добьется он этим? Что даст ему это бегство из корабля? Несколько лет жизни? Несколько лет бессмысленных мучений, за которыми неизбежно придет одно — одинокая смерть? Ответа на эти вопросы он не знал, но знал одно. Чем дальше, тем больше он хотел жить. Удивительно, но это был факт, который так часто удивлял даже его самого. Даже в самые тяжелые минуты, когда ядовитый дождь прорывался сквозь обшивку, заливая внутреннее убранство корабля, когда корабль скрипел и стонал под напорами сильного ветра, готовый в любой момент развалиться и придавить его внутри, он цеплялся за эту жизнь как только мог, будто жизнь его была действительно чем-то ценным!
Конечно так было не всегда. Временами отчаяние и грусть накатывались на него с такой силой, что мрачные мысли глубоко влезали в голову. Перед ним виделся простой и легкий путь, путь, решающий вмиг все его проблемы. Но он не сдавался, он мотал головой, он бил себя по щекам, он громко ругался и гнал от себя эти мысли, гнал их прочь, как дурной сон, как какую-то болезнь, разрушавшую тело и душу. Но был ли он несчастен? Скорее нет, точно нет. Наоборот, потеряв всю надежду, потеряв всех других, свалившись на самое дно, он вдруг почувствовал твердую почву под ногами, почувствовал себя каким-то особенным. Ведь они все были мертвы, а он… он еще нет! Что бы ни случилось с ним завтра, послезавтра, через год, чтобы ни случилось с ним может быть в этот самый момент, буквально в эту секунду, никто и ничто не отнимет у него главного — всего того, что у него уже есть. Ведь он прожил свою жизнь так, как не мог и уже не сможет прожить никто другой. Он видел то, что не видел никто. Чувствовал то, что никто другой не мог чувствовать. Да, он мог умереть там, в тишине и спокойствии, на той старой доброй Земле. Он мог никуда не лететь, мог занять кафедру в НИИ, мог выйти на пенсию под старость, получать хорошие гонорары от государства, пить чай в небольшом загородном домике, бить комаров, давить мух медленно и верно проживая оставшиеся дни в своей зоне комфорта. Он мог быть одним из многих, одним из десятков, а может и сотен миллиардов людей, некогда живших и умерших на этой планете. Но он не был таким. Он был другим, единственным в своем роде, последним. Все лучшее и худшее, что было когда-то в человеческой цивилизации, было в нем, в сером веществе, наполнявшим его черепную коробку. Он сам себе был закон и законодатель. Он был царем, президентом, императором этой Земли, он был Богом!