Мама, дорогая! Мишка! Я их только на картинках видел, но узнал сразу. За какой малиной он сюда припёрся? Ему что в лесу шишек мало? Ноги мои ноги, уносите мою попу!
Давненько я так не бегал. Хотя бегом это назвать трудно, скорее перепрыгивание с места на место, потому как по битым камням и завалам шибко не разбежишься. В кровь разбил пальцы и пару раз подвернул ступню, казалось, косолапый уже дышит мне в спину.
Впереди дом, милый дом… такой же зачуханный как и все остальные, но в нём есть окна, а входные двери с другой стороны. Не раздумывая и почти не касаясь подоконника влетаю в ближайшее окно первого этажа и слышу разочарованный рык за своей спиной. Ага, толстожопый, а тебе слабо! Косолапый обижено скребся с той стороны стены.
Меж тем я почувствовал, как к месту действия приближаются две знакомые сущности с тяжелой ношей в виде пулемёта. Блин, как вовремя то! Вот пусть дядя Миша с ними наперегонки побегает. Словно услышав мою просьбу косолапый заспешил прочь.
И то дело. Отдышавшись, я двинулся в путь. Близилась развилка, названная в народе штаны. В обще-то это был то ли какой-то указующий знак, то ли вывеска, какая, но поскольку она имела схожесть с сохнущими на верёвке штанами, то это название за ней так и закрепилось. А от штанов пару километров оставалось до цели.
.. тогда я ещё думал, что умру … и лёг умирать рядом с вагоном. Была страшная слабость, першило горло от гари, тошнило от запаха крови, запаха смерти… Я уснул, а может и умер, не знаю, мне было плохо. Потерял счёт времени, приходил в себя и опять терял сознание. Потом я очнулся от нестерпимой вони… И ушёл оттуда, чтобы вернутся через пару лет собрать все кости и похоронить. Через год, я понял, что возможно не умру никогда.
Старый Хаймович жил на первом этаже наполовину обвалившегося дома.
Обвалившаяся половина надёжно запечатывала вход в его квартиру, решётки на окнах защищали от проникновения посторонних. Через окно дед и общался с людьми. Пацанами мы недоумевали, как он может жить полностью замурованный? И рассказывали по ночам страшные истории о том как вечный дед жил там ещё до войны, и том как дом обвалился а он остался навсегда замурованный там со своими родными и близкими… Вот он проголодался и съел свою бабку, потом дочку, потом внучку… А сегодня он вылезет через решётку и съест тебя-я-я!!!! Страшно, аж жуть! Тайна так и осталась бы тайной, если б не Ящерка, пронырливый и хитрый пацан. Пронюхал он, как дед вылезает из своей берлоги через верхнюю квартиру. Ящерка скоро погиб, порвала его стая диких собак, на наших глазах порвала… Но он успел перед смертью рассказать мне и ещё одному человеку про то что узнал. А мы, поразмыслив поклялись никому об этом не говорить… мало ли у старого врагов, проникнут и замочат дедулю. Хаймович ведь был нашим учителем, рассказывал про мир до войны, объяснял многие неизвестные нам вещи. Тем более что многие тащили к нему хабар, кто на ремонт, а кто и просто на опознание, поскольку не знали что им с находкой делать.
И у деда, судя по всему, была полна хата сокровищ. Мы часто обсуждали эту тему, приписывая деду обладание несметными богатствами. Пока однажды с товарищем в тайне от остальных, не решили проведать эту сокровищницу. Изведали… Изведали сначала крепость старческих рук… Хаймович чуть не пришиб нас насмерть, пока не узнал. Потом чаем напоил. Но никаких несметных богатств мы не увидели и были весьма разочарованы.
Ну кому скажите на милость нужна целая комната битком набитая старыми бумажными книгами? Кому на фиг нужны всякие бесполезные железяки именуемые инструмент?
И никакого арсенала из ружей, пистолетов и т. д. и т. п.? Были конечно неопределённые предметы, ну как мы не примерялись к оружию отношение не имели, ни в глаз дать, ни по башке стукнуть. Это потом гораздо позднее подружившись со стариком узнали многое из того, что он ими изготавливал. Делал он в частности крысоловки и рано поутру ходил их проверять и набирать воды. Делал хитрые петли на собак. Да много чего полезного, всего и не обскажешь. Но самое ценное оказалось в подвале, наковальня и механический горн, дым выходил через отдушину на самую крышу. Вот в кузне молотобойцем я и поработал, но всё это было уже гораздо позднее… а сначала качал меха…
Что это я ударился в воспоминания? Не к добру это. Вспоминают то, что уже в прошлом и никогда не случится, а нам со старым ещё работать и работать.
Вскарабкавшись на второй этаж по водосточной трубе, условным стуком постучался в хлипкую дверь встроенного в стену шкафа. Это она на вид хлипкая, а на самом деле стальная, с круговым замком, обклеенная как и шкаф трухлявой фанерой. За миг до того как щелкнул засов, я уже знал, что старик дома. Не знаю как, но почувствовал.
Надо не забыть рассказать Хаймовичу о вновь открывшемся таланте… …
Дед заседал в библиотеке уставившись в книгу единственным глазом и весьма напоминал при этом некую птицу, такой же клюв, подумал я. Не отрываясь от книги он махнул мне рукой, мол, проходи, располагайся. Не теряя времени стал выкладывать на стол перед ним свои находки, военную форму, два пистолета, ножи, ампулы неведомых лекарств, трусы, носки, куски вяленого мяса, бритвенный набор, ржавый АК, пакет сухариков и под конец пустую плоскую фляжку из нержавейки, замялся но всё таки положил её на стол. Вот фляжка в первую очередь его и заинтересовала. Он повертел её в руках:
— В старые времена в таких емкостях содержали спиртные напитки. Судя по амуниции, что вы принесли молодой человек, тут могла содержаться водка, в крайнем случае спирт.
Хаймович открутил колпачок и поднёс его к своему выдающемуся носу.
— О-о-о! Надо признать, что старый Хаим ошибся, пахнет коньяком, значит, либо вы нашли останки генерала, либо я ничего не понимаю в этой жизни. Судя по запаху коньяк был замечательный, жаль что выдохся… Или вы тому поспособствовали?
Хаймович поднял взгляд на меня. Я кивнул. Да, мол поспособствовал. Кровь прилила к щекам, и отчего-то стало некуда девать руки. Здоровый детина, а теряюсь перед стариком как малый ребёнок, его манера говорить всегда вышибает меня из колеи. Ещё эта его манера поворачивать голову боком, скрывая повязку на правом глазе, и как бы вытягивая голову из плеч на длинной худой шее. Тут я перебил Хаймовича и опуская детали выдал ему всю историю. По мере рассказа старик преображался, глаз сверкал как драгоценный камень, ноздри раздувались, особенно его заинтересовал мой сон, где незримая пелена бродит по зданию…
— Где говоришь, это было?
— Ах, да я ещё карты нашёл, вот — выложил я спрятанные под рубашкой за спиной карты.
Карты помялись и повлажнели, от них ощутимо несло потом. Посредине виднелась свежая дырка. На рубашке и на свитере они видимо, то же присутствовали, потому, как под лопаткой саднило изрядно.
— А это я когда от медведя удирал, в окно нырнул неудачно.
— Вот уж про медведя врать не обязательно…
— Да не вру, я.
— Молодой человек, вы его живьём, то никогда не видели, может это некое новое существо, ранее вам не встречавшееся.
— Ну зачем живьём, Хаймович, на репродукции картинки видел, где четыре мишки вокруг деревьев…
Обращение «молодой человек» и на Вы говорило о крайней степени недоверия. Когда старик был в духе он называл меня по разному в зависимости от ситуации, то Маккавеем, когда в кузне, то зверобоем — когда с добычей, а чаще всего Максимом, только Толстым никогда… Он считал, что человек должен называться именем человеческим, чтоб непременно по имени и предков можно было узнать. А прозвища есть суть имена недостойные и человеку не свойственные. Такой вот у него был заскок. Про своё второе имя, я никому не говорил, засмеют, да и звать по нему меня всё равно никто не будет.
— Мишка это был, отвечаю.
— Любишь ты Максим выражаться фигурально, был бы это кабан, допустим, либо волк я бы ещё поверил.
— Видимо придётся вернуться и принести его голову, — я насупился.