Если он коснется моих сосков, я закричу. Если он их не коснется, я закричу.
— Севастьян, поцелуй их! — Я задыхалась, корчась в этом мучительном возбуждении. Мои сцепленные пальцы по-прежнему находились за головой, но я не знала, сколько ещё смогу продержаться, не начав себя ласкать. — Сделай что-нибудь.
— Например, это? — Бросив на меня зловещий взгляд, он подул сначала на один сосок, потом на другой.
С моих губ сорвался крик, спина выгнулась навстречу такой недостаточной ласке.
— Тихо, — он прижал меня, сдавливая грудь сильнее. — Подчинись мне.
Одно слово "подчинись" вызвало во мне дрожь, клитор начал пульсировать. Я не могла до него не дотронуться. Расцепив пальцы, я опустила руку вниз.
— Нет-нет. — Стиснув бедро, он толкнул меня на бок, разворачивая голой задницей к себе.
— Что ты…
Одной мозолистой рукой он обхватил мою шею, удерживая, таким образом, меня на месте, другой отвесил с размаху шлепок. Достаточно сильно, чтобы меня поразить.
— Не будешь слушаться — будешь наказана. Понятно? — Еще один резкий шлепок.
Он сказал, что я стану его бояться; с каждым ударом во мне нарастала тревога. Я с трудом сглотнула, несмотря на удерживающую меня руку.
— Понятно? — Ладонь снова треснула меня по заду.
— Ой! — Этот удар тоже не походил на игривый шлепок. — Да!
— Скажи "я поняла, Севастьян".
— Я-я поняла, Севастьян. — Но это было не так. Его глаза сверкали от возбуждения, грудь тяжело вздымалась; кончик его набухшего члена увлажнил ткань штанов. Он возбудился от того, что высек меня?
А я? Послушание послушанием, но это уже телесное наказание. И все равно я была мокрее некуда, мой зад так восхитительно покалывало, что нового шлепка я жаждала.
Это явно неправильно. Разве могу я жаждать того, чего должна бояться?
— Не нравится, когда мужчина тебя воспитывает? — произнес он между вздохами.
Мое тело кричало "Да!" Но мой разум сопротивлялся. Правда?
— Я еще не решила.
Это заставило его вновь скривиться.
— Руки, Наталья.
Когда я сцепила их сзади, он снова уложил меня на спину. Опять обхватив мою грудь, Севастьян опустил голову, ртом почти касаясь соска.
Пососи его. Заставь меня кончить.
— Пожалуйста, ртом. — Я едва могла сформулировать фразы. — Языком.
— Будь ты моей, я бы их проколол. Заставил бы тебя носить мое золото.
Проколол. Моей. Заставил. Его золото.
Каждое слово сочилось доминированием. Он говорил о том, чтобы проколоть мне соски — и, нарисовав эту картину в своем воображении, мне оставалось лишь толкнуть бедра к его промежности в поисках разрядки. Но он не позволил коснуться этой восхитительной выпуклости.
Его горячие руки продолжали меня сжимать. И когда я подумала, что мои сиськи уже не станут больше, розовее и чувствительнее, когда я в отчаянии качала бедрами, он потерся о мой сосок щетинистым подбородком.
— Севастьян! — от удовольствия я почти левитировала, бормоча, — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста.
— Что ты сделаешь за то, чтобы я их пососал?
Это просто.
— Всё.
Его голос был хриплым от желания:
— Станешь моей рабыней? Я захочу тебя связать, сделать беспомощной. То, что я с тобой сделаю, не выразить словами.
Пока он давал мне эти ощущения — горящей попки и набухшей груди, я не могла думать ни о чём, кроме собственной разгорающейся плоти.
— Да, да!
— На груди ты почувствуешь укус кожаной плети, ее жало коснется тебя между ног.
Я выгнулась к нему.
— Ладно!
Его хватка еще больше усилилась.
— Это должно было стать наказанием для тебя и наказанием для меня. Но тебе, блядь, это нравится. Ты нуждаешься в этом, сама не зная, насколько сильно.
Моя голова металась из стороны в сторону, я снова и снова повторяла:
— Мне нравится, я нуждаюсь.
— Закрой руками рот. Чтобы заглушить крик.
Заглушить что? Но я сделала, как он сказал.
Он пробормотал по-русски:
— Помоги, Господи, нам обоим. — А потом втянул мой распухший сосок твердыми губами в жаркую глубину своего рта.
Скользнув по вершинке влажным языком, он слегка куснул зубами…
Меня охватил оргазм. Дикий, обжигающий, ошеломляющий. Он плавил меня, пока волны наслаждения сокращали мою нетронутую киску — сжимая изнутри, сжимая так сильно. Вращая бедрами, я крепко зажимала свой рот, чтобы заглушить восторженные крики.
Разрядка была такой мощной, что к моим вискам скатились две слезинки.