- Меня всегда интересовало: откуда образованные, взрослые, критически мыслящие люди берут все эти мифы о моей Родине? - зримо расстроилась девушка Анна Стогова. - Вот этот вот, озвученный Вами, очередной стереотип, имеет настолько мало общего с действительностью…
- Откуда… Источником информации были, как правило, редкие в научной среде эмигранты с Вашей стороны границы, - ответил я несколько недовольно. - Плюс опусы некоего гражданина, искренне полагающего себя литератором. Андрэ Ясень, кажется. « Журналист для Шандыбина », « Союз на дыбе », « Красная ртуть »…
Девушка Анна Стогова, в целом, человек жизнерадостный и даже веселый. Радоваться любит и умеет — но до сей поры мне не казалось, что смеется она настолько заливисто.
- Ох, профессор, - переводчик, наконец, отсмеялась. - Гражданин Ясень никогда не бывал в Союзе, он — житель Лондона и подданный британского монарха, и даже фамилия его, на самом деле, Ясин — с ударением на второй слог. Он, кажется, пакистанец… В общем, вся литература за его авторством — один из проектов Британской Эфировещательной Корпорации, так что — сами, профессор, понимаете…
Профессор понял. Пусть он — я — не принял веселье девушки на свой счет, но неприятно мне, тем не менее, стало. В первую очередь потому, что в качестве основного источника информации об ином социальном строе я несколько лет воспринимал не реальные воспоминания живого человека, знакомого с тем, о чем пишет, не понаслышке, но обыкновенную выдумку. Кроме того, эта выдумка еще и создана оказалась по заказу Старины Бэка, великого мастера глупых страшилок…
Впрочем, я немедленно успокоил сам себя: может быть, именно мнение Анны — это и есть пропаганда, Ясень же не врёт?
Мы задержались на входе в кафе: пора было уже и войти внутрь.
Заведение оказалось, скорее, небольшим рестораном, разделенным на две зоны: в первом лакомились сладостями юные щенки советских граждан, во втором — солидно обедали обыватели постарше.
В этой, второй, части кафе и оказался наш столик — незаметно заказанный, как я понял, переводчиком еще по пути.
Стены кто-то выкрасил в красный цвет: не такой, как полотнище советского флага, но, скорее, отдающий в малину. Такой вариант колера меня вполне устраивал: не раздражал зрения, не вызывал ненужных ассоциаций и не скрадывал общего объема помещения, пусть то и оказалось довольно обширным.
Картину дополняли, собственно, картины — точнее, паспарту разных цветов, развешанные по стенам повсеместно. Присмотревшись, я уверенно опознал сценки детского и юношеского быта: очень понятные, хоть и в несколько незнакомом антураже. Видимо, дети были изображены те, что и положено на советских картинах — юные граждане СССР.
Мебель на фоне всей этой цветовой и смысловой роскоши показалась самой обычной: по крайней мере, визуально, прочая обстановка была почти такой же, к каковой я привык там, у себя дома.
Есть было вкусно, разговаривать с набитыми ртами — невоспитанно, поэтому я смотрел в окно. За окном, по относительно неширокой улице, изредка проезжал одинокий эсомобиль, по ту сторону дороги росло несколько удивительно тонких и кривых деревьев, за деревьями просматривался небольшой, но явно героический, памятник: кто-то, стоящий на камне и с мечом, поднятым над головой.
Монумент этот заинтересовал меня даже больше, чем вкуснейший рыбный суп: тем более, что тарелка моя очень вовремя опустела.
- Анна, напомните мне, пожалуйста: Вы ведь местный житель? - я вежливо дождался, когда переводчик покончит со своей порцией, и решил обратиться к ее памяти и опыту.
- Да, я местная. Можно даже сказать — коренная уроженица здешних мест. Родилась в Гадж… Североморске, выросла в Мурманске, - девушка Анна Стогова кивнула, и я предпочел сделать вид, что не заметил странноватой ее оговорки. - У Вас, профессор, есть ко мне вопрос?
- Да, есть. Я вижу за деревьями скульптуру, - я немного невежливо ткнул когтем в стекло, имея в виду то, что увидел по ту сторону окна. - Это, видимо, какой-то легендарный воин, если судить по мечу в поднятой руке…
- Профессор, Вам просто не очень хорошо видно из-за дерева, - улыбнулась девушка, - но это действительно памятник герою и его подвигу, - взор переводчика затуманился: она будто вспоминала что-то давнее и важное.
Мне на миг показалось, будто решительно все эфирные векторы моей ментальной сферы оказались натянуты на исполинских размеров лиру, и она, девушка Анна, сейчас бережно перебирает их, будто струны.