- Командир пулеметного расчета, сержант-колдун Анатолий Бредов, - голос молодой, в общем, девушки, принял нотки торжественные и даже немного чужие, - штурмуя высоту Придорожная, исчерпал боекомплект, был окружен карателями Кромешного Пакта, и подорвал себя выведенным за экстремум стабильности огнешаром… Вместе с расчетом. Были уничтожены до восьмидесяти гитлеровцев, солдаты и унтер-офицеры. Сержант-колдуну Анатолию Бредову посмертно присвоено звание Героя Советского Союза с награждением Орденом Ленина, - девушка замолчала.
Молчание продлилось несколько минут: мне отчего-то захотелось подняться на ноги — я так и поступил. Вокруг уже творилось странное: буквально каждый посетитель кафе, до того сидевший, оставил прием пищи и последовал моему примеру.
Стояли молча. Молчали примерно минуту. Садились тихо, и уселись все.
Вкуса десерта я не заметил, да и доедали тот спешно и в тишине: нам обоим было, о чем подумать.
- Идемте, Анна, - доев и додумав, я потянул переводчика к той самой статуе, на рассказ о которой так странно и синхронно откликнулись местные жители. В руку героя, поднятую над головой, скульптор поместил не меч: вместо явного анахронизма герой сжимал в кулаке инкапсулированный огнешар, иначе называемый гранатой — вещь опаснейшую и своевременную эпохе.
В ментальной сфере моей навек останутся запечатлены несколько движущихся снимков памятника: некоторые воспоминания следует подкреплять чем-то относительно вещественным, пусть и сотканным, преимущественно, из эфирных векторов и световых точек. Мы еще немного постояли на месте: я озирался, стремясь запомнить не только сам памятник, но и как можно большее из прочих обстоятельств места и времени.
- Идемте, профессор, - вздохнула девушка Анна Стогова. - Я думаю, Вам стоит еще немного показать город, может быть, пройтись по магазинам, после же — успеть к отлету глайдера. Вы ведь не всерьез собрались добираться до Проекта пешком? Даже если и собрались, имейте в виду: я — против!
Возразить было нечего, и мы отправились по предложенному переводчиком маршруту.
По дороге я, как и положено всякому иностранному туристу, делал снимок за снимком, используя при этом не возможности моей ментальной сферы, сколь бы развитой та не была, но функции аппарата, будто специально предназначенного для развлечения досужих туристов, а именно — элофона.
И вот, делая снимок очередного советского здания, я опять уронил аппарат.
В последние три дня это — неумение удержать элофон в лапах — превратилось для меня в настоящую проблему: умная машинка выскальзывала из пальцев почем зря, в любой ожидаемой и неожиданной ситуации, будто стремясь скоропостижно скончаться.
Озабоченный такими странностями, я — накануне — даже носил элофон кудесникам, занятым в службе технической поддержки Проекта: сотрудники обратили локальное время для чуть треснувшего экрана, каким-то иным способом зашлифовали царапины, проверили память устройства на наличие цифровых вирусов, обновили встроенную защиту от бытовых проклятий, и, на всякий случай, сменили весь полидемониум операционной системы на более смирных и современных резидентов.
Вотще: падать аппарат от этого не перестал, и потому мысль о насущной необходимости прочного футляра преследовала меня уже второй день подряд.
Девушка Анна Стогова о проблеме знала, потихоньку и в сторону над той потешалась, однако же в положение — вошла. Именно поэтому мы обошли уже четыре магазина: три специальных и один универсальный, но ничего подходящего, покамест, не отыскали.
В иное время я бы проявил злорадство и задал десяток ехидных вопросов относительно качества и объема легендарного советского снабжения, но теперь дело касалось меня самого, и потому предпочтительнее было промолчать.
Оказалось, что промышленность Союза выпускает всего девять моделей элофонов, от простенького Oktyabrenock до ультимативно-навороченного Bolshevick — об этом мне словоохотливо рассказал продавец третьего по счету магазина, причем, ради разнообразия, выбрав в качестве языка общения немного странноватый, пусть и совершенно понятный, хохдойч.
Внутри каждого модельного ряда советских элофонов различаются только версии эфирной и технической начинки, год за годом помещаемые в совершенно внешне одинаковые корпуса.