Огр скупо шевельнул левой дланью, тяжелой и весомой настолько, что привычного уже вида стандартный заклинательный жезл казался в ней чем-то несерьезным, навроде карандаша или даже менее того.
Я привычно ощутил исток и сгущение эфирных сил: справа от доктора немедленно развернулся морок, сродни которому я уже наблюдал — такой или почти такой показывал мне врач в университетской клинике. Единственным заметным отличием показалась цветовая схема: вместо стандартного для атлантической традиции, легкомысленного золота по голубому, маголограмма моего, пораженного проклятьем, организма, была красной на черном.
- У нас такое бывает редко. Даже очень редко, и причин тому ровно две. Первая — совершенно медицинская: календарь прививок, - пояснил доктор.
- Что такое прививка я, конечно, знаю. Не совсем понятно только, при чем тут календарь, - я, почти привычно, дошел до разгадки своим умом, но уже и вовсе традиционно решил уточнить: просто на всякий случай и самому себе в назидание.
- Календарь — потому, что это обязательные мероприятия, в смысле, прививки. Вакцинируют всех младенцев — это называется октаксим, комплекс от пяти обычных болезней и трех магических. Именно благодаря повсеместному внедрению этого комплекса, в СССР полностью побеждены оба варианта серомозговой болезни: и спинальный паралич Гейне, и спектральная лихорадка Медина! - огр уже прямо торжествовал, и я не решился уточнять связь между детскими прививками и постигшим меня проклятием. Доктор, видимо, планировал продолжить оптимистическое просвещение, и, конечно, продолжил.
- Кроме того, в этом календаре предусмотрены и прививки взрослых. Вашему, товарищ профессор, организму не хватило защиты, которую дает одна из вакцин, в СССР называемая «Сателлит-Восемь»: она одновременно борется с последствиями детской псевдогемофилии и предотвращает от заражения магическими вирусами — а мы считаем, что проклятие такого рода исходно имеет именно вирусную природу!Вторая же причина, - доктор вроде как сменил тему, а вроде как и остался при той же, - кроется, скорее, в уголовном кодексе Союза ССР, статье сто двадцать первой, части восьмой: намеренное магическое заражение человека гомосексуализмом карается по всей строгости, - огр зримо посуровел лицом, вновь став похожим на рубленую зубилом скалу.
- Это — высшая мера социальной защиты, то есть, в понятных Вам терминах, смертная казнь.
Дальнейший рассказ был куда полезнее, но далеко не так интересен в смысле познания окружающей меня удивительной действительности.
Доктор поведал мне о многом, и было это все тем интереснее, чем четче становилась картина моего понимания всей остроты ситуации.
Например, я узнал о том, как именно правильно называется мое состояние (именовать то, что со мной случилось, болезнью, огр отчего-то избегал), какие еще анализы нужно сдать и обследования пройти и как все это, скорее всего, лечить.
Еще советский врач обрадовал меня уверением в том, что весь предстоящий комплекс мер — совершенно бесплатен, поскольку покрывается специальной государственной программой, и поинтересовался, как долго я планирую пробыть в Союзе: кроме диагностики и собственно лечения, ему, как выяснилось, очень интересно за мной понаблюдать уже после того, как минует опасная фаза состояния. Последнее меня не удивило и не возмутило, хотя ощущать себя подопытным псом — я точно знал, что советские физиологи предпочитают ставить эксперименты именно на собаках — не хотелось. Однако, я ведь все равно не собирался задерживаться в СССР на срок дольший, чем то было предусмотрено контрактом… Про последнее я не стал даже и упоминать, просто и совершенно честно пообещав сотрудничать в рамках возможного.
Прием закончился ожидаемо: душетерапевт выдал мне нужные направления (в форме цифромагической, и, на всякий случай, в виде бумажных распечаток), попросил в следующий раз заходить без очереди…
В общем, ошарашенный невероятной плотности потоком информации, я поспешил откланяться, прижимая заветные направления к груди как самую дорогую из драгоценностей.
Девушка Анна Стогова встретила меня ровно там же, где перед тем оставила: в коридоре семьдесят пятого этажа. Переводчик, видимо, уже переделала все свои важные дела, ради которых, собственно, и отлучалась. Теперь она угнездилась на даже на вид неудобной дырчатой скамейке, и с большим интересом читала что-то в маленькой, в четверть, книжке, названия которой я не рассмотрел.