«А он в знак благодарности побил тебе посуду», — смеялся над ним внутренний голос.
Высоко над головами шумел легкий ветерок, играл в верхушках вековых деревьев. С центральной аллеи парка доносился смех. Никому не было дела, что на отдаленной скамье грустят, волнуются старый профессор и его единственная дочь.
Воспоминание о Линчуке навевало на Станислава Владимировича тоску. Жизнь беспощадна. Так повелось испокон веку. Кипенко говорит о высших человеческих идеалах. Разве это новость? Добрые и умные люди существовали всегда. Ведь и в Древнем Египте говорили о равенстве. И что же? Прошло свыше трех тысяч лет, а человечество до сих пор еще не смогло решить проблему равенства. Абсолютного и справедливого во всех своих основах.
«И такого равенства не будет никогда! — почти воскликнул профессор. — Пока существует в человеке такой бес, как зависть, разговоры о равенстве, справедливости остаются разговорами. Зависть приводит к преступлению, а как могут ужиться справедливость и преступление? Потом, как можно достичь равенства, когда люди от самой природы неравны? Один рождается гением, а другой дураком, бездарью. Правда, коммунисты говорят о социальном равенстве, но ведь естественное неравенство в конце концов приводит и к социальному. К социальному расслоению...»
Станислав Владимирович вздохнул. Дочь по-своему поняла этот вздох. Отец уже стар, одно воспоминание о прошлом повергает его в печаль, мучит его. В конце концов она тоже виновата. Раньше, в детстве, была значительно ближе к нему, чем сейчас. За последние годы ни разу не делилась с отцом своими радостями и сомнениями, не сказала о своем отношении к Николаю Ивановичу, к Владимиру. А он ведь все замечает, не может не замечать, — отец.
«Так нельзя... некрасиво скрывать от отца. А спросит, зачем скрывать? Не лучше ли сказать ему правду? Ведь он не даст плохого совета».
Решение пришло неожиданно и, как все неожиданное, заставило сердце забиться чаще.
— Папа, — промолвила Галинка громко и тут же умолкла.
Станислав Владимирович встряхнул головой, наклонился к дочери. Галинка смотрела на отца и не могла решить — говорить или не говорить ему о своих переживаниях.
— Ты о чем-то хотела спросить, — тихо напомнил отец. Взял нежную руку дочери в свои ладони.
Отступать было некуда. Да и зачем, если пришел подходящий момент. А сердце почему-то трепетало, как попавшая в сеть птица. Галина отвела глаза в сторону: так но крайней мере легче признаваться, нужно только начать.
Станислав Владимирович ждал.
— Я хотела спросить, почему тебе не нравится студент Пилипчук?
— А для тебя это очень важно? — в свою очередь поставил вопрос отец.
— Да! — ответила Галина не колеблясь.
После этого они умолкли, казалось, что оба прислушиваются, как шумит наверху ветер. Обоим хотелось и не хотелось продолжать не совсем деликатный разговор. Но вот Станислав Владимирович вынул платочек, откашлялся, пошел в наступление:
— Почему это так для тебя важно?
В его голосе уже звучали скрытые нотки иронии. Чувствовал, что поймал дочь на слове, что теперь она непременно должна раскрыть свою тайну. Да, да! Станислав Владимирович чувствовал себя вроде охотника, а пойманной птичкой была сейчас Галинка.
— Мне уже двадцать четыре, папа, — с упреком промолвила дочь. — А ты все еще думаешь, что я маленькая девочка. Не так ли?
Ему приятно было, что дочь перешла в наступление, обороняться теперь уже должен он сам. Главное — выдержка. Да, да! Именно выдержки ему часто недостает в беседах с Калинкой, да и не только с нею.
— То, что ты уже взрослая, я заметил давно, хотя с некоторым запозданием.
— Почему с запозданием? Как это понимать? — вырвалось у дочери.
В голосе отца Галинка улавливала юмор. Это свидетельствовало о хорошем настроении. В такие минуты отец становится добрым, искренним. Теперь она может с ним говорить и о своих переживаниях — он поймет. А отец продолжал:
— Ты спрашиваешь, почему? Я не хочу кривить душой: с некоторых пор доцент Линчук стал неприятен мне. И было бы очень больно, если бы моя дочь, мой единственный цветок, стала его женой. Очень больно, Галинка!
Галине стало жаль отца. Может, она напрасно завела этот разговор. Отец разволнуется, а у него такое больное сердце.
— Папочка!
Галинка приникла к отцу, поцеловала его в щеку.
— Зачем такое говорить? Я никогда не стану женой Николая Ивановича. Теперь мне совершенно ясно, что это было увлечение. Ведь ты сам говоришь, что истину человек познает в сравнении. Не смотри так на меня! Не упрекай меня в легкомысленности. Я хочу быть хорошей, чистой, искренней. А почему не получается, сама не знаю.