— Не то говоришь, Станислав. Недавно коммунисты называли тебя преступником, клеймили в газете твои труды, твою репутацию ученого, а теперь ты ходишь к ним на поклон и, как видно, готов им служить: читаешь лекции и все такое прочее...
В словах Кошевского было столько едкого сарказма, слегка скрытой угрозы, что профессор решил прекратить разговор. Вспомнил о некоторых таинственных убийствах не так давно, уже после войны... Гость, очевидно, понял, что зашел слишком далеко: он снова расположился в кресле, пристально посматривал на хозяина. Вел себя так, будто он, а не Жупанский был здесь хозяином.
— А впрочем, я тебя знаю — умеешь хитрить. Скажи, Станислав, что маневрируешь... Не бойся, я тебя не упрекаю — маневрировать надо. — Пощелкивал пальцем и хохотал, при этом его живот вздрагивал.
После некоторой паузы Кошевский перешел в новое наступление.
— Я тебе говорил, Станислав, о диссертации, нужны лишь документы. Ну хотя бы письмо президента Вильсона к генералу Галлеру и тому подобное. Помнишь, в восемнадцатом году об этом много говорили? Достань хоть какое-нибудь газетное сообщение об этих документах. Я тебя очень прошу, Стась.
— У меня таких сообщений нет, — решительно ответил профессор. — А в архиве ты и сам можешь поискать. Сам! Ты же знаешь: общее правило для всех — архивный материал не передается в другие руки. Если бы я и захотел, все равно ты бы не смог в своей диссертации воспользоваться моими разысканиями!
Такой ответ не опечалил Кошевского. Он начал атаковать хозяина с другой стороны.
— Понимаю, Стась, понимаю... Только укажи фонды и единицы хранения. Подскажи, чтобы долго не рыться. И я больше не стану докучать тебе. А я и сам соображу, как использовать эти документы в диссертации. Только окажи мне, Станислав, эту маленькую услугу. Имей в виду: я хорошо тебя отблагодарю. — Подошел ближе и что-то тихо сказал.
— Сколько можно об одном и том же говорить! Тебе не кажется иногда, что повторение порой возмущает?
— А ты не сердись: я о твоем деле забочусь. Итак, узнай, Стась. Ты же профессор! И доверие горкома...
— Попробую, — неопределенно пообещал Жупанский. — А сейчас пошли, там скоро закрывают... Можем не успеть.
Кошевский схватил хозяина за плечи, встряхнул изо всех сил.
— Благодарю, дружище! Заранее благодарю. Украина не забудет твоей услуги. Если я стану кандидатом...
Станислав Владимирович с трудом вырвался из его объятий.
По дороге богослов был внимателен и предупредителен. Поддерживал Жупанского под локоть, весело шептал о прошлом, о далеких студенческих годах, о тавернах Рима.
— Помнишь, Стась, какое там вино? А женщины? Я от одного лишь воспоминания пьянею больше, чем от бутылки здешнего коньяка.
Станислав Владимирович в ответ лишь кивал да поддакивал, почти не принимал участия в разговоре. Поведение Кошевского, его назойливый интерес к архивным документам вынуждали быть особенно осторожным.
— Хотя бы раз еще так погулять, а тогда уж пускай и смерть приходит, — разглагольствовал Кошевский. — Дожить бы до такой минуты. Но, может, доживем, Стась? Кстати, какую именно статью ты думаешь подать в научный сборник? — неожиданно спросил Кошевский, забежал наперед и остановился.
Станислав Владимирович тоже вынужден был остановиться.
— Что именно ты имеешь в виду?
— Разве ты не понимаешь? Я говорю о твоей новой статье для научного сборника.
Жупанский наклонил голову.
— Я еще окончательно не решил... А тебя это очень интересует? Или, может, не хочешь, чтобы я выступал?
На этот раз Кошевский с ответом не спешил.
— Видишь ли, Стась, — начал он неторопливо, — я предпочитаю, чтобы мы были в творческом согласии, помогали друг другу, не конкурировали.
Да, давно не видел Станислав Владимирович Кошевского таким внимательным и предупредительным.
«Какой же сюрприз готовит он мне?» — думал профессор, входя в читальный зал.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
— Что с тобой? — удивлялась Олена, высвобождаясь из объятий Галинки.
Девушка сняла с головы платок, прищурилась.
— Не знаю!
На самом же деле знала! Перед ее глазами стоял Владимир. Он был такой красивый. Ох, как же это хорошо — любить! На душе свободно, особенно сейчас, после его первого поцелуя. Галинка вспомнила, как это случилось, и снова крепко стиснула в объятиях Олену.
Они ходили по перрону. Владимир рассказывал о родном селе. Вдруг пассажиры засуетились, начали заходить в вагоны. Рядом молодая женщина прощалась с капитаном пограничных войск, целовала его и плакала. Капитан косился в сторону Галинки и Пилипчука, пытался успокоить жену. Галинка украдкой посматривала на незнакомую пару, ей тоже хотелось обнять Владимира. Словно бы угадывая ее желание, Владимир слегка обнял ее, губы ее были открыты...