— Извините! — промолвил наконец Жупанский, все больше и больше удивляясь предложению Деркача. — Извините, но почему... Извините... не спросил, как ваше имя-отчество...
— Федорович, Олекса Федорович! Но вы, мой бывший учитель, называйте меня просто Олексой. Мне будет очень приятно...
— Хорошо, Алексей, пусть будет по-вашему. Но почему профессор Старенький не написал мне об этом сам? И кроме того...
— Боялся! — как из ружья выпалил гость. — Вы ведь читаете об Америке. Все эти агенты, ФБР... Они хозяйничают в Канаде, как у себя в Штатах. За связь с советским гражданином можно попасть за решетку, а то и вовсе исчезнуть. Профессор Старенький очень этого опасается.
Жупанский поморщился.
— Однако мне пора, Станислав Владимирович, — сказал гость, вставая с кресла. Он и в самом деле спешил, потому что боялся снова встретиться с дочерью профессора.
Станислав Владимирович не знал, как быть. Все еще сидел на своем месте и только удивленно щурился.
— Так что мне, с вашего разрешения, уважаемый Станислав Владимирович, передать профессору Старенькому, — вежливо склонил голову Злогий и, увидев, что Жупанский колеблется, подчеркнуто добавил:— На этих днях я отбываю в Москву, зайду в канадское посольство, там у нас с профессором Стареньким есть общий знакомый, украинец по происхождению. Стало быть, будьте уверены, учитель, я вас не подведу.
Всматривался в лицо Жупанского и улыбался так мягко, так почтительно, что профессор поневоле таял, словно воск на солнце.
— Я не совсем вас понимаю, Алексей Федорович, — неуверенно произнес Жупанский. — Вы хотите, чтобы я дал вам свою рукопись?
Злогий чуть не задрожал от радости — победа! Еще один натиск — и он добьется такой победы, о которой даже не мог подумать. Главное, не вызвать малейшего подозрения!
— Боже сохрани! — воскликнул он экзальтированно. — Лично я ничего не хочу. Прошу лишь сказать, что мне передать профессору Старенькому. Ведь профессор, а он и в самом деле уже очень старенький, так меня просил...
Станислав Владимирович колебался: может, сказать, чтобы пришел в другой раз? Потом какое-то странное стечение обстоятельств: Кошевский тоже просил рукопись для печати в Канаде, обещал помощь, и этот обещает. Не будет ли от этого неприятностей? Может, ныне это не разрешается? А впрочем, что здесь преступного — послать знакомому ученому свой труд, услышать его мнение.
Злогий не дал профессору ответить отказом, спросил:
— А велика ли ваша работа по объему?
Жупанский подошел к этажерке, достал толстую голубую папку.
— О, это капитально! Капитально! — начал восклицать Злогий.
Через несколько секунд рукопись была уже в его руках! Теперь он ее не выпустит... Но лучше все сделать по доброму согласию, и тогда имя старого ученого будет служить дорогому для его, Злогого, делу... Потекут деньги.
Злогий даже облизнулся, представив, сколько денег он получит за рукопись, которую держит сейчас в руках. Теперь он знает, на какой полке лежит работа, в какой папке. Было бы желательно, чтобы этот старый осел дал монографию хотя бы на один вечер.
— Как же мне быть, глубокоуважаемый Станислав Владимирович? — слащаво спрашивал гость. — Может, с вашего разрешения, я возьму рукопись на два-три дня, перепечатаю, и один экземпляр дипломатической почтой отправим профессору Старенькому? Уверен, что он будет вам премного благодарен. Согласны, Станислав Владимирович?
Жупанский не успел ответить, как гость уже раскланялся и направился к двери.
— Сначала я должен посоветоваться, кое-что выяснить. Видите, меня и так критиковали в газете, в университете. Я бы не хотел, чтобы это повторилось, — и профессор решительно протянул руку, желая забрать рукопись.
— Не бойтесь, дорогой учитель, — нежно шептал гость, не выпуская папки, — я вас не подведу, все будет в порядке. Если ваша монография понравится профессору Старенькому, а я в этом не сомневаюсь, ваше имя станет известно всему миру. Вашу работу издадут в Канаде большим тиражом, потом переведут на английский язык, а там и на другие языки мира. Ведь настоящая наука не имеет границ, Станислав Владимирович. Все цивилизованное человечество составляет один духовный клан. Гений Эйнштейна или любого выдающегося ученого служит всем народам. Или вы не согласны с этим, Станислав Владимирович?
Жупанский не находил слов. До встречи с Кипенко он тоже так думал. Но теперь... И главное: Кошевский тоже все время твердит об издании его книги за границей. Почему, собственно, они так заинтересовались этими очерками?