— Ты что-то хотела, мама? — как будто выныривая из какой-то непостижимой для нее глубины, спросил Николай, откинулся на высокую спинку стула и виновато улыбнулся.
— Я говорю, что уже восьмой час, а ты просил к четверти восьмого приготовить кофе, — повторила мать. Провела рукой по голове сына. Вдруг рука остановилась. — Ты уже лысеть начинаешь, — заметила она грустно.
— Ведь мне почти тридцать, мама, — попытался он отделаться шуткой, но, увидев в глазах матери грусть, притих.
— Тебе скоро тридцать, Олесю — двадцать пять, — задумчиво сетовала Екатерина Петровна, — а невестки у меня все еще нет.
На ее худощавом лице промелькнула улыбка, а глаза жадно ловили взгляд сына. Николай Иванович понимал: мать продолжает спрашивать молча, одними глазами. К сожалению, он не может, вернее, не знает, что ответить, как ее успокоить.
Екатерина Петровна постояла минутку, вздохнула и пошла к двери легкой своей походкой.
— Через пять минут я кофе поставлю на стол. Но тебе же еще и побриться надо, Коля, — бросила она на ходу.
Николай Иванович взглянул в зеркало.
— В самом деле, зарос, словно цыган в крещенские морозы. Но в моем распоряжении еще есть немного времени.
— Ты не задержишься? — спросила мать уже с другой половины квартиры, может, только затем, чтобы рассеять грустное впечатление от беседы.
— Не задержусь, мама. Отнесу статью и сразу же домой — хочу как следует выспаться.
Сложил бумаги и подумал о Галинке. А что, если из-за этой статьи он навсегда ее лишится?
На улице моросил холодный дождь. Николай Иванович поднял воротник пальто, надвинул на лоб велюровую шляпу, ускорил шаг. Трамвайная остановка находилась рядом, но его подгоняло нетерпение, казалось, что трамвай обязательно задержится, что пешком можно дойти быстрее. Ему очень хотелось сегодня же закончить с хлопотным делом, а там уж — будь что будет.
Почти безлюдные улицы — ничто не задерживает, не мешает. Николай Иванович приблизился к почтамту и, взглянув на голубые ящики у его входа, вспомнил материн упрек. «Приду и напишу Олесю. Непременно сегодня же напишу!»
Младший брат после войны остался в армии, служил в танковых войсках. Он был на пять лет моложе Николая, тем не менее между братьями с детских лет установилась трогательная дружба. Может, потому во время войны Николай больше думал об Олесе, чем о себе, а когда узнал, что танк брата одним из первых прорвался в дорогой для него Львов, заплакал от радости. Недавно они с матерью получили от Олеся письмо и фото. Брат стоял на лесной опушке с какой-то девушкой. Они щурились от солнца.
— Очевидно, это твоя будущая невестка, мама, — полушутя, полусерьезно сказал он тогда, передавая матери любительское фото.
Екатерина Петровна долго и внимательно всматривалась в черты незнакомой девушки, словно хотела угадать, будет ли счастлив ее Олесь с такой подругой. У девушки — приятный овал лица, в глазах, возможно, серых, возможно, голубых, затаился неудержимый смех.
Пообещал матери в тот же день написать брату, расспросить о девушке, но прошло уже больше недели, а он так и не написал.
— Сегодня обязательно исполню мамину просьбу, — сказал самому себе, искоса посматривая на почтовый ящик.
«Красивая девушка... Возьмет Олесь да и опередит меня. А у нас с Галинкой о женитьбе даже и речи не было».
Мысли тяжелые, как осенние тучи, сеявшие сейчас мелкий дождь. Николай Иванович ссутулился, еще глубже надвинул шляпу, ускорил шаги.
В приемной редакции посетителей не было. Лишь у телефона сидела пожилая женщина, громко с кем-то разговаривала и что-то быстро записывала.
— Редактор у себя?
Женщина молча кивнула и тут же немного сердито крикнула в трубку:
— Василий, не проглатывайте окончаний, я совсем их не слышу... Прошу!
Линчук открыл обтянутые черным дерматином двери. Редактор сидел за широким рабочим столом, заваленным ворохом бумаг.
— Разрешите?
— А, Николай Иванович! — откликнулся он живо, снимая с носа массивные очки. — Раздевайтесь. Рад вас видеть. Я даже хотел звонить, почему вас нет.
Редактор вышел из-за стола, пожал доценту руку, усадил в кресло и, защищая ладонью глаза от настольной электрической лампы, внимательно всматривался в Линчука, будто пытался лучше изучить черты его лица.
— Принес вам, как договаривались, статью, — сразу начал Николай Иванович. — Вот поглядите, что получилось...
Вынул из папки схваченные скрепкой листы, протянул их редактору.
— А, значит, о Грушевском! — промолвил редактор, перелистывая страницы рукописи.