Встал с кресла, засеменил в свой кабинет, снял телефонную трубку, прислонил к уху. Трубка почему-то молчала.
«Неужели испортился телефон?» — испуганно подумал профессор и нервно постучал пальцем по рычагу. В трубке глухо загудело. Торопливо набрал нужный номер.
Из клиники ответили, что хирург Галицкий минут двадцать назад уехал домой.
— Я отец раненой дочери, — простонал Станислав Владимирович.
Голос в трубке стал мягче. Пусть профессор Жупанский не волнуется. Хирург поехал домой отдыхать, значит, все в порядке. А впрочем, она, дежурный врач, может еще раз проверить. Минут через пять она сама позвонит, пусть профессор только скажет, по какому номеру.
Станислав Владимирович поблагодарил, положил трубку на рычаг, начал ходить по комнате, ожидая обещанного звонка, смотрел на телефонный аппарат с таким видом, будто сейчас только от него зависело здоровье Галинки. Неожиданно взгляд его упал на второй экземпляр очерков. Волна гнева подкатилась к горлу: взять бы рукопись и выбросить за окно.
— Но ведь я потратил столько сил и здоровья! — простонал он, не отрывая взгляда от папки. — Да разве же рукопись виновата?
Как тяжело сложилась его жизнь! В девятнадцатом — крах политической карьеры. Семь лет спустя — смерть жены, затем — угрозы дефензивы за вполне объективную, научно обоснованную статью об эпохе Богдана Хмельницкого. Потом война. Не успели забыться ужасы фашистской оккупации, как начались неприятности на кафедре. А теперь вот самое страшное — покушение на дочь! И кто поднял руку? Свой же... Да разве он свой?!
Зазвонил телефон. Станислав Владимирович с тревогой и надеждой приник ухом к трубке.
— Я ведь говорил тебе: иди спать, Станислав, — гудел в трубке недовольный голос хирурга. — Я приказал дежурному врачу не отвечать ни на один вопрос о состоянии Галины Жупанской. И ты напрасно беспокоишь людей, сам не спишь, мне спать мешаешь.
— Прошу прощения, не ухудшилось ли состояние Калинки? Мне...
— Ну ладно, дружище, — прервал его объяснения хирург. — Жду послезавтра в десять утра. Но без цветов тебя в клинику не пустят. Так и знай! — гремел голос врача. — А сейчас спокойной ночи!
Немели руки, мороз по коже. Подсознательно понимал, что может потерять сознание.
В кабинет заглянула Олена.
— Что они там говорят?
— Профессор успокаивает, велит спать. Но разве я могу уснуть?..
Губы у него вздрагивали, ноги подкашивались. Олена помогла сесть в кресло, дала воды.
— Не надо так, Станислав Владимирович, — успокаивала старая женщина и, будто мальчика, гладила профессора по голове. — Галинка выздоровеет. Раз уж врач велит идти спать, значит, все будет хорошо.
Вдруг сама не выдержала, обняла хозяина за плечи, и они вдвоем заплакали навзрыд.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Владимир сквозь сон слышал мамин голос, но не мог раскрыть глаза. Мать стояла у постели, смотрела, как он укутывается в одеяло, улыбалась.
— От Нины телеграмма, сынок! — сказала она, любуясь своим взрослым сыном, который для нее еще и сейчас ребенок. Ей жаль было будить его, а в то же время понимала: телеграмма важная, неотложная. Ведь в ней так и написано: «Володя, немедленно приезжай. Нина».
Наконец Владимир понял слова матери, проснулся.
— Телеграмма?
— Да, сынок. От Нины.
— От какой Нины? — искренне удивился он.
— Тебе лучше знать, от какой.
Владимир схватил синенькую бумажечку, несколько раз пробежал глазами и еще больше удивился. Чего угодно, но такой телеграммы не ждал: «Немедленно приезжай». Значит, случилось какое-то горе. Но с кем? Может, с Галинкой? Взглянул на стол, на который положил вчера письмо к Жупанской.
— Вы тут, мама, ничего не брали?
— Почтальону письмо отдала, — виновато объяснила Пилипчиха. — Смотрю, запечатано, подписано, я и отдала. А разве что?
Владимир ничего не ответил и начал быстро одеваться.
— Я поеду в город, мама, — сказал он, умываясь.
Ульяна лишь молча опустила руки. Чувствовала, возражать не надо, наверное, действительно случилось что-то важное, раз телеграммой вызывают. Некоторое время растерянно смотрела на сына, потом переборола себя, бросилась готовить завтрак, собирать Владимира в дорогу.
Он уже стоял одетый. Наспех позавтракал, схватил сверток с харчами, чемодан и хотел бежать.
— Постой! — крикнула мать.
Бросилась к постели, достала узелок, сунула Владимиру две полусотенные бумажки.
— Возьми, сынок, может, пригодятся, — сказала убежденно, когда Владимир начал отказываться от денег.