Жупанский не поинтересовался, что именно новое появилось в статье Конечного, которому помог ассистент Панатюк. Создавалось такое впечатление, что профессор думает о чем-то другом, вовсе не связанном с их беседой. Линчук тоже умолк.
Так в молчании они дошли до трамвайной остановки. Только здесь Линчук подумал о такси.
— Вы минутку подождите, Станислав Владимирович, а я поищу такси, — предложил он.
— Это для кого же? — почти недовольно откликнулся профессор. — Разве нам на поезд? Поедем трамваем.
Николай Иванович согласился. Ехали всю дорогу молча. Жупанский оперся обеими руками на палку, наклонил голову и, казалось, впал в забытье. Линчук смотрел в окно трамвая, видел сотни незнакомых лиц. Всюду люди и люди. Одни куда-то спешат, другие прогуливаются. У каждого свои радости и неудачи, свои намерения, стремления.
«В жизни всякое случается, — думал доцент о своей несчастной любви. — Одни счастливы от рождения и до самой смерти, другие весь век ищут счастья и не находят его. И что такое счастье? Как его определить?»
Однако Николай Иванович не принадлежал к категории скептиков. Через несколько минут он сам себя пристыдил за плохое настроение.
«Все-таки разум человека должен стоять выше любых чувств. Когда Отелло из ревности поднял руку на свою любимую, он уже перестал быть человеком. Настоящая любовь не может быть мстительна».
Перевел взгляд на профессора, но Жупанский сидел все в той же позе. Николай Иванович не решался тревожить его.
«Он все понимает, — думал Линчук, глядя на старого профессора. — И свои ошибки, наверное, признал, иначе он не разговаривал бы так мягко со мной».
Вспомнил встречу и беседу с Жупанским в кабинете секретаря горкома партии. Тогда в глазах старика нетрудно было заметить сдержанный гнев. Даже после этой встречи и формального примирения не верилось, что профессор когда-нибудь поймет критику, простит за выступление в газете.
Воспоминание о секретаре горкома повернуло мысли в другую сторону. Это же Сергей Акимович посоветовал профессору написать в сборник статью о коварной миссии генерала Галлера, о его тайных связях с Курмановичем и Тарнавским.
Трамвай пересек Центральную, грохотал по Октябрьской улице. Еще миг, и он остановится возле университета. Николай Иванович прикоснулся к локтю своего спутника.
— Нам пора, Станислав Владимирович.
Профессор словно очнулся от глубокого сна, заморгал.
Какой-то миг смотрел на Линчука, потом взглянул в окно вагона, засуетился:
— В самом деле надо выходить. Я очень благодарен вам, Николай Иванович.
Линчук помог ему сойти с подножки вагона, поддержал за руку.
— Еще раз благодарю, коллега, — поклонился профессор. — Старый человек на каждом шагу должен благодарить, потому что всегда нуждается в помощи младших.
Для Линчука все это было приятной неожиданностью: такой вежливости к нему профессор давно уже не проявлял. Стало даже радостно на душе. Значит, Жупанский в самом деле переборол обиду за статью. Интересно, согласился ли он с этой критикой внутренне? Очевидно, в какой-то мере согласился. Следовательно, критика принесла пользу. В этом, собственно, и заключается ее главное назначение... А Галинка? Что ж, Галинка, наверное, будет принадлежать другому, но тот, другой, нисколько не хуже него, Линчука. Это тоже надо признать.
«Он — лучше!» — подсказывал внутренний голос.
Сердце ныло и болело от этой горькой истины. Однако Линчук умел смотреть правде в глаза, искренне стремился не переоценивать себя и правильно взвешивать возможности других. Да и смешно ворошить пепел! А в Галинкином сердце от их любви, наверное, лишь пепел остался.
Николай Иванович обратился к Жупанскому с предложением проводить до университета.
— Если вы так любезны, коллега, — почтительно ответил Станислав Владимирович и пытливо посмотрел на своего бывшего ученика.
Шли рядом, как ходили когда-то. Жупанский заметно сутулился и, кажется, очень боялся упасть. Николай Иванович слегка поддерживал его за локоть, ступал широко.
Вдруг Станислав Владимирович заговорил о прошлом.
— Не сердитесь на меня, коллега. Возможно, я был слишком требовательным в своем отношении к вам, слишком нетерпеливым... Я верю в ваше благородство, коллега, и прошу прощения.
Линчук не надеялся услышать такие слова. Будто громом оглушенный, остановился он посреди улицы. Остановился и профессор.
— Станислав Владимирович! — промолвил взволнованно-тихо доцент и протянул руку. — Вот моя рука. И верьте, профессор, что это рука вашего благодарного ученика и искреннего друга... Вы на нее можете уверенно опереться, Станислав Владимирович.