— Как здоровье Галинки, Станислав Владимирович? — спросила Пирятинская, когда профессор остановился.
— Благодарю. Через неделю врачи обещают выписать... Приходите в гости, Галинке будет очень приятно.
— Непременно придем, — пообещали студенты.
«Какое это счастье, что Калинка осталась жива. Ведь ее жизнь, считай, висела на волоске. Да, да... Если бы не золотые руки доктора, его огромный военный и довоенный опыт, старание... Да, да!.. Правду говорит Тын, что без подарка здоровье к больному возвращается на черепахе. Необходим какой-то презент!»
Но что подарить Галицкому? Купить ему радиоприемник, часы, или... Нет, презент должен быть оригинальным.
Станислав Владимирович знал, что сейчас подарки врачам и вообще дорогие подарки считаются чуть ли не взятками, осуждаются. Но в данном случае речь идет о другом — о чисто дружеском чувстве благодарности за внимание в трудную минуту. Ведь доктор мог и не наведываться к Калинке первые три ночи.
«Да ведь он нумизмат! Что ему может приглянуться в моей коллекции? Есть у меня два саксонских талера... Их, может, подарить? Или — у меня же три дуката первой петровской чеканки 1701 года! Вот что подойдет». Будет весьма достойно, если он подарит хирургу Галицкому два петровских дуката! Даже весьма солидно.
Прошелся несколько раз мимо здания горкома партии. Смотрел на окна, и казалось, будто они приглашают войти в помещение, — так весело сверкали они на солнце.
«Может, в самом деле заглянуть к Сергею Акимовичу? — подумал профессор. — Ведь он несколько раз звонил, беспокоился. Надо поблагодарить за внимание. Кроме того, Сергей Акимович должен знать некоторые подробности...»
Вспомнил преступника и вспыхнул: если бы встретил его на улице, наверное, набросился бы на него с кулаками. Знал: его делом занимаются органы государственной безопасности. Но удастся ли им поймать бандита? А если не поймают? Тогда этот негодяй будет продолжать сеять на земле зло и смерть...
Подошел к зданию ближе, прочел вывеску, хотя в этом не было никакой необходимости. Прошелся еще раз и еще раз остановился.
«Зайти или не надо?»
Из парадных дверей здания выглянул светловолосый милиционер.
— Вы кого-то ищете, гражданин?
Станислав Владимирович в первую минуту даже испугался, — может, его заподозрили? Однако смущение длилось недолго.
— Видите ли, меня приглашал товарищ Кипенко. Однако мы не договорились о времени визита. Вот я и колеблюсь... А скажите, Сергей Акимович у себя?
— Сейчас спросим, — почему-то улыбнулся милиционер. — Как разрешите о вас доложить?
Кипенко встретил профессора, будто своего старого приятеля, спросил о здоровье дочери, о самочувствии.
— Очень хорошо, что вы пришли, — улыбнулся Кипенко, когда Станислав Владимирович начал извиняться за хлопоты.
Усадил его в кресло, а сам все ходил по залитой солнцем комнате, внимательно слушал. Станислав Владимирович взволнованным голосом говорил о своей глубокой благодарности за все сделанное Сергеем Акимовичем.
— Не надо, — попросил Кипенко. — Благодарить надо прежде всего медиков. А если вдуматься, то они тоже выполняли свой долг, да и только. Друг другу надо помогать. В этом, собственно, и заключается величайшая сила нашего общества.
Кипенко умолк, сел в кресло напротив Жупанского.
— Главное, Станислав Владимирович, спокойно работайте. Это сейчас самое важное.
Профессор понял: теперь настала очередь сказать о своих переживаниях. Собственно, ради этого он и пришел сейчас. Пусть Кипенко знает о его сомнениях и боли. Вот если бы сердце позволило обо всем этом спокойно рассказать! А оно снова дает перебои.
— Вам нехорошо? — сочувственно спросил Сергей Акимович.
— Нет, нет! — возразил Жупанский. — Это сейчас пройдет. Я только прошу немножечко воды.
Секретарь горкома налил в стакан минеральной. Станислав Владимирович проглотил таблетку, запил водой, кивком поблагодарил Кипенко и окрепшим голосом начал тихо рассказывать. Говорил о своем намерении закончить свой многотомный труд об истории Галиции, о своих сомнениях, колебаниях, о спорах с Линчуком.
— Он меня через газету спрашивал, с кем я, — снова заволновался профессор. — Но я всегда стремился быть с народом, хотя и старался стоять вне всяких политических течений. Во всяком случае, начиная с двадцатых годов...
Дальше профессор продолжать не мог и, опустив голову, затих. Перед глазами маячило обрюзгшее лицо Кошевского, гнусная фигура бандита в темных очках. И вот таким негодяям могли послужить его научные труды... Об этом страшно даже подумать! Разве единомышленники Кошевского и Роздума представляют наш народ? Разве для них он старался, отдавал силы и здоровье? И эти чудовища наперебой расхваливают наследство Грушевского? Почему?