— О Грушевском и его приверженцах в нашем университете, — уточнил Линчук.
— Даже так?.. Это очень и очень важно!
Подвижное лицо редактора стало внимательным. Он надел очки, углубился в чтение.
Линчук все это время не переставал думать о Галинке, снова и снова мучительно терзаясь: поймет ли она его поступок или воспримет все это с обидой? А может, уже обиделась?
— Какую цель ставили вы перед собой, Николай Иванович, работая над статьей? — неожиданно спросил редактор, положив на стол очки.
Линчук, хотя и готов был услышать подобный вопрос, все же заволновался. Достал платочек, вытер лоб, ответил осторожно:
— Название статьи в какой-то мере говорит о намерении автора.
— Пусть будет так, — согласился редактор. — Только я имею в виду более широкие аспекты. Постараюсь уточнить свою мысль: вот вы лично, Николай Иванович, желаете, чтобы ваши коллеги по университету, и прежде всего, вероятно, заведующий кафедрой профессор Жупанский, с которым, я знаю, вы дружны, стали настоящими советскими учеными? В полном смысле этого слова... Или вы считаете, что кое-кто в университете все-таки потерянный для нашего общества специалист?
Николай Иванович был несколько обескуражен, покраснел. Понимал, что ему сейчас никак нельзя смущаться, и все же вспыхнул.
— Я никогда не считал своих университетских коллег, тем более Станислава Владимировича, потерянным человеком. Жупанского я очень уважаю. Это добросовестный ученый, трудолюбивый, пытливый человек...
— Я того же мнения, — подхватил редактор, подслеповато мигая глазами. — Ваша статья серьезная и необходимая. Но мы еще здесь почитаем, посоветуемся... Критика должна быть всесторонне аргументирована фактами, которые заставили бы приверженцев Грушевского, даже скрытых, пересмотреть свои взгляды. Не оттолкнуть, а привлечь на нашу сторону. Согласны вы?
— Согласен, — улыбнулся Линчук.
Из редакции Николай Иванович вышел в хорошем настроении. Сдав статью, он словно бы почувствовал облегчение. Вскочил по-мальчишески на подножку трамвая, который должен был вот-вот тронуться, озорно подмигнул миловидной кондукторше, будто извиняясь за свою торопливость. Через несколько минут он был уже дома: хотел еще сегодня написать брату письмо и отнести на почтамт.
— Тебе Галинка звонила, Коля, — сказала многозначительно мать, открыв дверь. — Обещала через полчаса позвонить снова, — добавила она скороговоркой. — Ну как тебя приняли в редакции?
В глазах матери заметна тревога: наверное, догадывается, что за статью отнес он в редакцию. А как успокоить мать? Что ей сказать?
К счастью, раздался телефонный звонок, от которого Николай Иванович вздрогнул, а лицо матери заметно напряглось, словно перед каким-то важным ожиданием.
— Это Галинка! — предположила Екатерина Петровна.
Сын поспешил снять трубку.
— Да, да!.. Добрый вечер... Наоборот, я свободен, Галя, — отвечал он хрипловато на вопросы девушки и сам удивлялся — почему это вдруг. Ведь мать его предупредила, что Галинка позвонит, а вот спокойно говорить не может. — Что-то случилось?
Жупанская взволнованно просила выйти на угол Центральной и Киевской: есть очень и очень важное дело. «Я буду ждать возле универмага. Ты выйдешь?»
— Что за вопрос?.. Через шесть минут буду возле универмага.
Екатерина Петровна встревоженно подошла к сыну.
— Какое-то несчастье?
— Не знаю. Но, наверное, что-то неприятное. Она очень взволнована. Я пошел, мама.
Торопливо накинул плащ и, на ходу застегивая пуговицы, выбежал на улицу. Что же могло случиться? Может, Галинка узнала о статье? Но как? А впрочем, какое это имеет значение? Ведь он сам ее предупреждал.
Предпочитал не думать ни о своем разговоре с профессором, ни о резонансе, который непременно вызовет выступление в газете, но ничего не мог поделать с собой — думал именно об этом: «Было бы, конечно, лучше, если бы статью написал кто-нибудь другой... Только почему-то никто не пишет, а Станислав Владимирович продолжает забивать студентам головы вредной мякиной. Чего уж закрывать глаза?»
Вскоре он был на Киевской. Еще издали заметил одинокую фигуру Галинки. Девушка тоже, по-видимому, узнала Николая Ивановича, торопливо пошла ему навстречу.
— Как хорошо, что ты так быстро, — начала она, поздоровавшись.
— Но что с тобой, Галинка?
— Со мной ничего, Коля.
Она прижимала к груди руки, волнуясь, объясняла:
— Возможно, это мелочь, фантазия... Не упрекай, прошу. Ты помнишь Кошевского?
Николай Иванович кивнул. Волнение Галинки уже передалось и ему. Стиснул губы, пытался быть внимательным, сдержанным.