Минут через десять вернулась секретарша, удивленно остановилась на пороге.
— Вы все еще ждете?
Профессор виновато встал, засуетился. Девушка укоризненно покачала головой, поправила косу и поспешно скрылась за дверью проректорского кабинета. Жупанский тоже подошел к двери и тут же столкнулся с Иосифом Феоктистовичем.
—Как же так можно, Станислав Владимирович?! — воскликнул проректор, пропуская профессора впереди себя. — Вы же знаете мое правило. Заходите, прошу!
Станислав Владимирович не ответил. Он был поглощен мыслями о предстоящей беседе. В этом, собственно говоря, тоже заключалось одно из правил, которое он выработал в последние годы, — сосредоточивать свое внимание на главном, чтобы в суете чего-то не забыть, не упустить.
Проректор усадил его в кресло и, словно извиняясь, начал рассказывать о своем уважении к нему, о том, что он, Груневский, никогда не считал и не хочет себя считать «чиновником от науки», поэтому и не любит, чтобы кто-нибудь из преподавателей, и особенно заведующие кафедрами, высиживали у него в приемной. Лишь после такого объяснения Иосиф Феоктистович подошел к своему рабочему столу, сел в кресло.
— Я к вашим услугам, Станислав Владимирович. — Он скрестил на столе пальцы, приготовился слушать.
Жупанский вместо ответа достал из потертого портфеля отпечатанный на машинке план сборника, подал Груневскому. Тот быстро пробежал глазами текст, произнося потихоньку «так, так», а иногда неопределенно морщась.
— Хорошо, хорошо! — сказал он наконец. — Принимаем за основу. Только...
Он еще раз перелистал план.
— Только вашей фамилии я здесь не вижу. Не так ли?
Иосиф Феоктистович вопросительно посмотрел на Жупанского.
— Сами знаете, в каком я состоянии, — почти простонал профессор. — Даже стыдился к вам заходить. Мне сейчас, Иосиф Феоктистович, очень трудно что-нибудь написать. Поэтому прошу...
Проректор не дал ему закончить, принялся заботливо расспрашивать о здоровье, а потом осторожно намекнул об ответственности за выпуск сборника.
«Началось», — недовольно подумал профессор.
— Вы ведь понимаете: моральный долг и все такое прочее, — надоедливо тянул Иосиф Феоктистович. — Я, например, не представляю, как на это посмотрит ректор. Тем более...
«Может, лучше дописать себя и будь что будет?» — заколебался профессор, рассеянно выслушивая Гру невского.
— Вам ведь очень трудно будет требовать от других, не принимая личного участия в сборнике, — не унимался проректор. — Поймите — это не категорическое требование, а скорее дружеский совет, так сказать, глас моей к вам симпатии.
Станислав Владимирович встал, потянулся к плану сборника.
— Видите ли, Иосиф Феоктистович, я именно и хотел с вами посоветоваться по этому поводу, — промолвил он, избегая смотреть на проректора. — Помните, в сорок первом я собирался опубликовать статью об украинской эмиграции за океан. Помните? Но война, сами знаете, перечеркнула намерения... Недавно я просмотрел эту небольшую работу...
— И теперь вы не прочь опубликовать ее в сборнике? Хорошо! Принципиальных возражений нет. Я поддерживаю, хотя откровенно замечу: ваша работа об эмиграции из Галиции, наверное, требует отдельного издания.
— Иными словами, она не подходит, — нахмурился заведующий кафедрой.
— Станислав Владимирович! — артистично развел руками проректор. — Милый Станислав Владимирович! — добавил он еще громче и встал с кресла. — Мы с вами советуемся, а не ведем спор. В принципе я «за». Хотя не буду скрывать: надеялся, вы возьмете более современную тему. Вы — живой свидетель и даже участник бурных событий восемнадцатого года... А сроки сдачи позволяют...
— Я подумаю, Иосиф Феоктистович, — наконец пообещал он, не отрывая глаз от нахмуренного лба проректора. — Подумаю и позвоню, с вашего разрешения.
— Хорошо, Станислав Владимирович, — улыбнулся проректор. — Подумайте, а пока разрешите вписать в план вашу работу об эмиграции. Согласны?
Жупанский кивнул головой.
Весь вечер он был под впечатлением разговора с проректором. Сел за стол, попытался продолжить работу. Просидел с полчаса и встал, разгневанный на себя, на Груневского и на весь белый свет.
«Неужели я в самом деле дряхлею? Неужели у меня нет сил, чтобы написать статью объемом в тридцать — сорок страниц?..»
Вошла домработница, сообщила о приходе Кошевского.
— Только его не хватало! — проворчал хозяин. — Чего ему нужно?
— Хочет вас видеть. По важному делу, говорит, забежал.
— И ты его пустила?
— Вы ведь не предупреждали, — оправдывалась старушка.