— Кто из вас комсомольцы?
— Все трое, — ответил Юрко.
— Тем приятнее, — сказал Кипенко, не без улыбки заметив быструю реакцию Засмаги. — Итак, задавайте, хлопцы, тон, умелый и выдержанный. А спорить о жизни и обо всем таком... необходимо.
Далее Сергей Акимович заговорил о столовой, о красном уголке. Поинтересовался, есть ли в общежитии мастерские.
— Столовая у нас неплохая, — начал Юрко, — работает на уровне студенческих требований, у меня, например, особых претензий нет. А вот набойки подбить негде. Это факт! Неужели я должен носить в ремонт свои туфли на другой конец города? И потом, как же я их понесу, если они у меня одни?
Владимир толкнул Засмагу в бок, мол, не заговаривайся. Ему не нравилась болтливость Юрка — как-никак, а Кипенко секретарь горкома, и то, что он так просто разговаривает, вовсе не дает права на панибратство.
— Мастерскую откроем до конца года, — пообещал Кипенко. — И очень хорошо, что вы откровенно об этом сказали. О своих неудобствах. Искренне рад знакомству.
— А мы еще больше рады, — снова не удержался Засмага. — Особенно я, Сергей Акимович.
— В самом деле?
— Честное слово! — с еще большим жаром подтвердил Юрко. — Ведь я староста комнаты.
— То есть начальник?
Все засмеялись, а когда смех затих, Сергей Акимович заговорил уже совсем другим тоном.
— Знаете ли вы, друзья, что на вашем факультете несколько дней назад были разбросаны враждебные листовки?
В комнате воцарилась тишина.
— Кто-нибудь из вас видел эти листовки или нет?
— Все видели, — подтвердил Веселов.
— Но, как говорят в нашем местечке, — собака лает, а конь скачет, — заметил Засмага. — Правда, Володя?
Пилипчук почему-то покраснел, отвел глаза в сторону. Сергей Акимович заметил его обескураженность, удивился. Но разве он мог знать причину?
— Мы, конечно, уверены, что открытых врагов среди студенческой молодежи нет. Зато неустойчивых, кто поймался бы на крючок вражеской пропаганды, стал орудием вражеских намерений, еще можно встретить.
Владимир покраснел еще сильнее.
Секретарь горкома внимательнее посмотрел на Пилипчука. Юноша выдержал его взгляд и ответил на него открытым, чистым взглядом своих голубых глаз.
В дверь комнаты постучали.
— Прошу! — немедленно откликнулся Засмага.
На пороге остановились двое в кожухах.
— Разрешаете? — спросил старший из прибывших, снимая с головы суконную фуражку.
Владимир пошел гостям навстречу.
— Заходите, отец! Раздевайтесь, Остап Богданович! — засуетился он, стараясь высвободить на вешалке место для одежды.
— Кого я вижу! — громко удивился председатель исполкома, встретившись глазами с Кипенко. — Вы, Сергей Акимович, тоже в студенты записались?
От прибывших дохнуло холодом, еле уловимым запахом хвои.
— По долгу службы, — ответил секретарь горкома, подымаясь из-за стола. — А какие дела вас сюда привели, Остап?
— Михаил Тихонович приехал проведать сына, а я вот его сопровождаю... Правда, с некоторыми намерениями, Сергей Акимович, — объяснил Крутяк. — Это наш председатель колхоза «Ленинская искра». Знакомьтесь, пожалуйста. Хорошо, что мы здесь вас встретили. Очень важную просьбу к вам имеем...
Старший Пилипчук и Кипенко обменялись рукопожатиями.
— А это что? — спросил секретарь горкома, указывая на подвязанную руку Крутяка.
— Пустяк.
— А все же?
— С неделю назад обстрелял один бандюга, когда я возвращался из села. Кость не задел, а мясо нарастет быстро, — объяснил Крутяк с видом человека, которому уже надоело рассказывать об одной и той же истории, быть может, в сотый раз.
Кипенко ненароком перевел взгляд на Владимира и на щеках студента снова заметил румянец.
Воспользовавшись моментом, когда все умолкли, старший Пилипчук обратился к сыну:
— Тут тебе, Володя, мать кое-что передала... Развязывай корзинку, угощай хлопцев.
Сергей Акимович почувствовал, что его присутствие становится лишним, начал прощаться.
— Разрешите, я вас провожу? — предложил Крутяк.
...Они побывали еще и в красном уголке, и в комнате для занятий, и в столовой. Потом неторопливо вышли на улицу.
— Вы давно знаете Владимира Пилипчука? — тихо спросил Кипенко.
— Со дня рождения, — широко улыбнулся Крутяк. — Я ведь из того же села. Даже соседи. А что именно вас беспокоит?
Сергей Акимович задумался. Возможно, его наблюдения ошибочны. Разве можно делать какие-нибудь определенные выводы из того, что человек покраснел или побледнел? И в то же время секретарь чувствовал в душе какое-то подозрение.