Написала план ответа, вспомнила некоторые цитаты из сочинений Ленина. Успокоилась. Постепенно складывался ответ. Настроение становилось более бодрым. «Теперь не страшно, — думала уверенно. — Во всяком случае на тройку вытяну, а может, и на четверку».
Пилипчук уже сидел перед преподавателем. Отвечал спокойно, солидно. Василий Петрович скрестил на груди руки и смотрел на потолок. Значит, он был вполне доволен. Когда в ответе улавливалась какая-то неуверенность, преподаватель наклонял голову, исподлобья смотрел на Владимира черными глазами.
— Как Ленин и большевики понимали роль крестьянства в борьбе за превращение буржуазно-демократической революции в революцию социалистическую? — тихо спросил он, когда студент умолк.
Пилипчук тем же спокойным тоном стал рассказывать о статьях Ленина «Социализм и крестьянство», «Мелкобуржуазный и пролетарский социализм».
— Достаточно! — улыбнулся Василий Петрович и без колебаний оценил ответ Пилипчука высшим баллом.
«Какой он умный. Умный и сдержанный», — невольно подумала Галинка, провожая взглядом Владимира к двери.
— Вы, Жупанская, готовы? — спросил Василий Петрович.
Быстро собрала бумаги, подошла к столу. Старалась подражать Владимиру, отвечать спокойно, как он. Это желание прибавляло сил. Голос девушки звенел уверенно, Василий Петрович скрестил руки. Он и на этот раз был вполне доволен. Как-никак, а перед ним сидела девушка, которая выросла и воспитывалась в буржуазной среде. Ее исчерпывающие ответы свидетельствовали о глубоких знаниях, об умении логически мыслить. Василий Петрович отметил ее искренность. Несомненно, она говорила то, что думала.
— Поздравляю, — искренне пожала Галине руку Пирятинская, встречая подругу в коридоре. — А я боюсь...
— Василий Петрович вовсе не такой страшный, как о нем говорят, — прервала ее Жупанская. — Это чистейшие выдумки, что он «придирается»... Иди, Нина, я буду ждать.
Пирятинская поправила волосы, вошла в аудиторию. В это время Пилипчук приблизился к Жупанской.
— С чем поздравить?
— Меня?.. Это тебя надо поздравить, Володя. Ты так блестяще отвечал. Я даже завидовала. Честное слово!
— Значит, сегодня мы имеем право пойти на каток!
— Имеем!
Он взял девушку за руку. Галина почувствовала, что у нее немеют ноги, а сердце словно бы останавливается и учащенно бьется. «Так вот она какая, настоящая любовь! — подумала Галинка, ощущая на щеках жар. — Как это хорошо!»
— Где же мы встретимся, Володя?
Он широко улыбнулся, завороженный ее глазами.
— Где тебе лучше, там и встретимся.
— Тогда возле почтамта... Ровно в шесть. Хорошо, Володя? А сейчас я хочу дождаться Нины, — ответила Галинка, когда Пилипчук предложил пройтись по городу, помочь кое-что купить для его родителей.
Вдруг в конце коридора показалась фигура Николая Ивановича. Доцент шел широким медленным шагом прямо на них. Жупанская выпустила руку Владимира, покраснела. Пилипчук насупился, отошел к окну, начал внимательно рассматривать морозные узоры.
— Хорошо, что я тебя встретил, — стараясь придать своему голосу веселую беззаботность, промолвил доцент и пожал Жупанской руку. — Ты сегодня какая-то необычная...
— Я только что сдала самый трудный для меня экзамен, причем на пятерку.
— Очень рад поздравить.
Горячо пожал девушке руку, хотя и чувствовал, что между ними нет той непринужденности, которая недавно сближала, роднила.
— Мне хочется пригласить тебя вечером на музкомедию. Я уже заказал два хороших места, — несмело промолвил он.
Знал, что она откажет, что не пойдет, и все же на что-то надеялся, возможно, на какую-то чудодейственную соломинку.
Галина молчала. Только теперь заметила, что глаза у Николая Ивановича запали, под ними появились синяки. Худощавое лицо было каким-то желтым. Где-то в глубине души Галинка чувствовала жалость к нему. Линчук молча умолял ее взглядом, Жупанская не отвечала. Оба испытывали неловкость, волновались.
— Я уже давно не был в театре, Галинка, — наконец выдавил Линчук, возобновляя разговор. Глаза и весь его вид говорили значительно красноречивее: «Я истосковался по тебе. Я так страдаю, Галинка».
Девушка все это понимала, но молчала.
— Ты ведь не откажешься, а? — с неопределенной трогательностью спросил он.