Почти все присутствующие громко засмеялись. Даже Кипенко улыбнулся. Жупанский постучал карандашом по пустому стакану:
— Прошу быть сдержаннее.
— Однако же, Станислав Владимирович, — не унимался Конечный, — меня намеренно хотят просто унизить. Это же инсинуация!
Панатюк чуть-чуть побледнел, сдержанно улыбаясь, посматривал на профессора, — дескать, разрешите продолжать, но сначала уймите автора статьи.
Жупанский снова постучал карандашом по стакану.
— Не надо так категорично, Степан Данилович, не надо так несдержанно. Мы собрали кафедру, чтобы обсудить вашу работу и помочь в чем-то вам. Инсинуации здесь ни при чем. Откровенно говоря, я лично их не заметил... Прошу продолжать, Матвей Петрович.
Панатюк откашлялся в кулак и сдержанно тихо заявил:
— Основное я сказал. А в заключение хочется доброжелательно посоветовать Степану Даниловичу более внимательно относиться к формулировкам. Я, например, никогда не слышал, чтобы говорили: «Валовой сбор стоял на одном месте». Но подобные мои замечания вы найдете на полях рукописи, я их сделал карандашом.
Панатюк повернулся лицом к Конечному, проникновенно промолвил:
— Позвольте вас заверить, Степан Данилович, что обижать вас, вдаваться в какие-либо злостные вымыслы не входило в мои намерения.
Споры прекратились, но желающих выступать не было. Все сидели хмурые. Станислав Владимирович забеспокоился.
— Что-то мы не торопимся продолжать обсуждение, — шутливым тоном сказал он, хотя в эти минуты профессору было не до шуток.
— Может, сделаем перерыв? — предложил Линчук.
Жупанский вынужден был согласиться. Да, да, перерыв необходим, Линчук прав.
— Объявляю перерыв на десять минут, — торопливо промолвил Станислав Владимирович и начал вытирать платочком вспотевший лоб.
Однако и после перерыва обсуждение не пошло так, как хотелось Жупанскому. Сотрудники кафедры ограничивались мелкими замечаниями, кое-кто считал, что статья в основном неплохая, нуждается лишь в определенных уточнениях, незначительной доработке, редактировании. Наконец произошло то, что более всего волновало профессора, — слова попросил Кипенко.
— О, мы с удовольствием вас послушаем! — встал Станислав Владимирович. — С удовольствием! — повторил он торжественно, еще раз поклонился секретарю и только после этого медленно сел на свое место, взял карандаш. Казалось, что карандаш успокаивает, подобно чудодейственному талисману.
Кипенко отодвинул стул и, опираясь одной рукой на его спинку, обратился к присутствующим сдержанно, будто извиняясь.
— У меня всего-навсего несколько замечаний, товарищи.
Голос у Кипенко приятный. А потом эта теплая, хорошая улыбка — она сразу подкупает. А главное — глаза. В них столько доброты, искренности.
Станислав Владимирович тоже постепенно успокаивался. «Значит, все пойдет хорошо», — подумал он, не отрывая глаз от Кипенко. А тот уже перешел к сути вопроса.
— Нужную работу готовит кафедра.
Секретарь горкома выждал минуту, может, для того, чтобы подчеркнуть смысл своих дальнейших слов, свою мысль.
— Обсуждение статьи было в целом деловым и принципиальным. Очень ценные замечания высказали товарищи Линчук и Панатюк. Считаю, автору повезло, что у него оказались такие вдумчивые, добросовестные рецензенты, и, я уверен, он это вполне оценит.
— Я очень благодарен рецензентам, — скороговоркой вставил Конечный. — Но когда меня порочат...
— Прошу вести себя вежливо, Степан Данилович! — прервал ассистента Жупанский.
Кипенко, будто и не слышал реплики, продолжал:
— Я прочитал вашу статью, Степан Данилович, и она мне понравилась. Статья очень информативна, в ней много интересных, поучительных фактов. Многое для меня было откровением, хотя — вы, наверное, не знаете — я историк по образованию, более того, писал дипломную работу по истории Галицкой Руси. Не кривя душой, могу сказать, что если бы такая работа, как ваша, писалась лет десять — пятнадцать назад, она бы сразу пошла в печать после небольшой стилистической правки. Но мы с вами, товарищи, пережили страшную войну, которая привела к крупнейшим социальным трансформациям. Сейчас ученому-социологу, историку мало найти интересные факты. Должна быть еще и методология, научная методология.
Говорил Кипенко не очень громко, но фразы будто стреляли, и, когда секретарь умолкал, в комнате наступала глубокая тишина. Предъявлял такие серьезные обвинения, а говорил доброжелательно, внешне спокойным голосом.