Это её разозлило. Дознаватель огляделась и пришла в ярость от того, что никто ничего не замечал. Толпы людей продолжали брести по своим делам, кутаясь в шерстяные плащи и осторожно ступая кровоточащими, замотанными тканью ногами по рокриту дороги.
— Вы что, не видите этого? — закричала Спиноза, указывая на осквернённую статую. — Неужели никто этого не видит?!
Ответа не было. Те, кто оказался ближе, ускорили шаг. Испуганные и растерянные, они пытались протолкаться поглубже в толпу, на случай если дознаватель вдруг решит, что это их вина. Но большая часть даже не услышала её криков за бесконечным лязгом машин, звоном колоколов, песнопениями и рёвом пламени в кузнях вечного города.
Спиноза продолжала идти вперёд, прекрасно понимая, что должна наконец вызвать транспорт, но по-прежнему не могла заставить себя сделать это. Казалось, вся планета нависает над ней, окружает со всех сторон и затягивает в свои грязные, удушливые объятия. Этому не было конца. Ульи возвышались повсюду, гниющие и рассыпающиеся. Между ними зияли бездонные пропасти. Раскачивались фонари. Пылали костры. Дознаватель почувствовала, как к горлу подступает тошнота, но оставила маску болтаться на ремешке.
В таком мире можно было сойти с ума, и никто бы не заметил. Эйфория, которую она чувствовала, увидев стены Дворца, давно прошла, сменившись тупой болью отвращения.
Это было плохо. Недостойно. Это могло снизить её эффективность и замедлить реакцию.
Спиноза остановилась. Перед ней стояло очередное громадное здание, среди бесконечных лесов таких же, словно соревнующихся друг с другом в безвкусице убранства. Это была неуклюжая конструкция из богато украшенных каменных блоков, сложенных так, что получалась серия сужающихся арок. Камень почернел, как будто был измазан сажей. Венчали всё это пирамиды из ухмыляющихся человеческих черепов, смотрящих на мир пустыми глазницами. По обе стороны от входа поднимались колоннады, служившие опорой для новых рядов статуй: череполикие ангелы, крылатые львы, свернувшиеся кольцами змеи с алмазами вместо глаз. Со шпилей свисали тяжёлые флаги с символикой Адептус Терра — литерой «I» с «черепом-в-лучах-солнца» и «слезой-и-кубком», символами святости. Поверхность знамён покрывали написанные мелким шрифтом изречения из «Лектицио гулдиенсис» и «Апокрифа Чимес» на архаичном готике.
Отчасти из любопытства, отчасти из-за желания сбежать от грязи Спиноза направилась к открытым дверям. Стражи не было, и она беспрепятственно вошла под высокий готический купол собора. Звук шагов по мраморным плитам разносился по гулким коридорам.
Внутри было прохладно. Невероятно приятное чувство. Ряды алебастровых колонн уходили во тьму, подсвеченные у основания стойками с молельными свечами. Паломники сбились в кучки, раскачиваясь из стороны в сторону в такт глухим ударам барабана, доносящимся откуда-то из глубины. Время от времени раздавался удар колокола, и от мощных вибраций всё вокруг дрожало.
Спиноза остановилась у одного из множества высоких алтарей. В этом месте невозможно было отыскать умиротворения — жрецы в кроваво-красных одеяниях вопили что-то с плавающих в воздухе кафедр, а толпы экзальтированных, охваченных благоговейным ужасом прихожан отвечали им тем же. Сервохерувимы, как жирные мухи, жужжали под затянутым дымкой благовоний потолком, сталкивались друг с другом и махали кадилами с тлеющим ладаном. Прямо перед дознавателем возвышался алтарь — великолепная скульптура из чернёного золота, изображающая девятерых примархов. Одни были запечатлены в воинственных позах, тогда как другие смиренно склонили головы в молитве.
В алтаре было что-то знакомое, хотя поначалу она не могла понять, что именно. Но потом она вспомнила, что в часовне схолы на Астранте был иконостас с точно такими же изображениями. Без сомнения, авторы использовали один и тот же источник для вдохновения. В памяти всплыли посвящённые сынам Императора уроки.
«И тогда Император создал девятерых примархов, дабы встали они против девятерых дьяволов из внешнего ада, и одержали они победу великую, но теперь спят крепким сном, и проснутся, если Ужас вернется».
В детстве Спиноза никак не могла понять, кто же создал девятерых дьяволов. Она до сих пор помнила, как однажды спросила сестру Гонорию, почему же Император создал не сотню, а ровно столько же примархов, сколько было дьяволов. Ответом стал тычок электрической дубинкой.
Много лет спустя, когда детство осталось далеко позади, Спиноза много раздумывала над теми словами. «Если Ужас вернется». Какой же кошмар должен произойти, чтобы примархи снова появились в мире смертных? Она знала, что среди людей были и те, кто отрицал божественность Императора и Его сыновей. Например, Имперские Кулаки, с которыми ей довелось служить. Они чтили память Дорна, но никогда не называли его богом или ангелом. Возможно, в какой-то момент она даже испытывала симпатию к этой суровой философии, несмотря на то что это была очевидная ересь. Это учение со свойственной космодесантникам прямолинейностью объясняло, сколь мрачными могли быть перспективы для их вида. Оставалась лишь готовность противостоять ударам судьбы.