- Я слушаю, - кивнул он Габриэлю. Тот оглянулся на других – он не переставал рассказывать им о том, насколько после его возвращения с практики изменился в его глазах собственный курс. Большинство прошло практику, спустя рукава, считая, что санитарская работа не для них, а потому они не столкнулись с той же проблемой главной задачи врача перед пациентом. Он не считал себя умнее, валился, как и прочие, на фармакологии и прочих тяжелых предметах, однако уже чувствовал себя выше, чем все остальные. Это понятие здорово отличается от привычной самоуверенности, которая обычно сопутствовала врачам.
- Я полагаю, что с состоянием клинической смерти, а так же проблеме установки времени биологической смерти, потому что порой мозг оставался функционален больше пяти минут, а то и получаса, - предположил Габриэль в тишине аудитории. – Ну, в смысле, врачи – не Боги, они не могут знать и решать, сколько времени вообще отведено любому из нас, поэтому каждое такое отключение должно быть на совести родственников, но и только.
- В том и проблема. Иногда родственники сознательно не хотят продлевать такую жизнь, иногда эгоистично, иногда им этого родственника нужно поскорее сплавить, иногда у них не хватает денег. Вся история в том, что девочка сумела из комы выйти, как только ее отключили от ИВЛ. Несмотря на глубокие повреждения мозга, она пришла в себя, после чего было сделано заявление о восстановлении нейронных связей «вслепую», занимающих огромное количество времени, - и еще полчаса с лишним Кроули читал студентам лекцию, которую Габриэль отлично знал – минуло два года с тех пор, как он встретился с этим явлением лично. И тем не менее он не сел отвлекаться, потому что не очень ему хотелось выслушивать вечером о себе все самое плохое, ведь, так случилось, Кроули жил с его братом.
Теоретически Габриэль мог снять себе отдельную квартиру еще год назад, когда Сингер взял его уже как медбрата, пусть официально он должен был работать еще санитаром, но свое уже отработал. Вместе с этим существенно поднялась зарплата, но одну простую истину трудно было пропустить – он уставал, совмещая работу с учебой, смертельно, и меньше всего хотел приходить в пустую квартиру и что-то делать там. Поэтому он, набравшись сил для неловкого разговора, хотел объяснить это Люциферу, но старшему брату, как оказалось, и мысли в голову не приходило его выгнать. Габриэль пусть и считал все это не очень удобным, личная жизнь брата и врача его ни разу не коснулась, а вечерами он приходил к ужину, иногда, когда позволяли смены, готовил его сам, да так и сосуществовали долгое время, отдыхая в компании, а не в одиночестве.
- Мне казалось, ты хотел еще и о случае психологического отказа возвращаться к жизни рассказать, - спосил Кроули Габриэль после лекции, когда почти весь его поток уже вышел из аудитории. Кроули пожал плечами, не став объяснять причины своего поступка, да и вполне возможно, что он просто забыл, ибо ему было некогда готовить текст лекции и он чаще всего импровизировал.
- Шел бы ты на свою микробиологию, - добродушно посоветовал ему Кроули, собирая бумаги и покидая безликую аудиторию вместе с Габриэлем. – На вечерней смене поймешь, почему, - и он по-английски ушел, не прощаясь, к стоянке, где его уже ждал Люцифер с единственной на всю их странную семью машиной. Габриэль возвел глаза к небу – иногда ему казалось, что если бы Кроули был немного проще, все вокруг стало бы намного легче.
- Мы вот какую лекцию понять не можем – ты с ним спишь или просто родственник? – Габриэль даже не стал оглядываться: индийский выговор был ему знаком. Кали спокойно восприняла его нежелание разговаривать, и хотя она была дочкой одного из профессоров, она все же не так бесила Габриэля, как остальные. – В любом случае, от этого ты зазнаешься еще больше, знаешь.
- Круто, - только и ответил Габриэль. Он забыл то время, когда учился, как все, не придавая никакого значения полученным знаниям, не понимая, ради чего он учиться, но после случая с Винчестером между ним и однокурсниками возникла огромная пропасть непонимания. Впрочем, Габриэлю хватало общения и на работе, и дома, так что он довольно быстро привык к своему статусу не самого популярного (и это по сравнению с первым курсом, где он знал всех и вся!). – Рад это слышать, - добавил он, сверяясь с расписанием, вложенным в общую тетрадь. – Разве тебе не нужно на какую-нибудь этику?
- Вообще-то у меня тоже микра, - совершенно равнодушная к его игнору, Кали все равно шла рядом. Может быть, поэтому между ними еще сохранилось подобие общения. – Но вообще-то ты свинья, знаешь. Я бы пригласила тебя на свидание, но понятия не имею, что хрюшки предпочитают на ужин.
- Индюшатину, - усмехнулся Габриэль. Ее предложение не было первым и последним в этом месяце, и он был склонен его принять, в отличие от остальных, ведь с Кали было просто, но его отвлек противный звук пейджера. Нахмурившись, он смотрел на больничный номер и не мог понять, почему его вызывают в законный выходной. Он стоял перед выбором: пойти на пару или прогулять ее во имя работы, но решить было трудно, учитывая, что в медицинском прогулы были смерти подобны.
- Кроули, - он набрал единственный номер, на том конце которого ему смогли бы что-то объяснить. – Что это за вызов? - спросил он. Нет, на третьем курсе Габриэль даже на интерна не претендовал, а собственного пациента и вовсе должен был иметь только после пятого, так что такие вызовы для него были редкостью… ровно с тех самых пор, как Винчестер выписался из их больницы.
- Вероятно, то, о чем я не хотел тебе рассказывать. Сегодня утром они привезли парня с ЧМТ, однако даже после экстренной операции он не смог прийти в себя, лежат в ПИТе, но Сингер хотел его переводить к нам, повторить тот опыт… Если ты понимаешь, о ком я говорю, - Кроули, судя по шуму, находился как раз по дороге в больницу. – Я не думаю, что ты нужен там прямо сейчас, так что лучше послушай про золотистый стафилококк, тоже полезно, - и он отключился, оставив Габриэля в раздумье.
Несмотря на то, что прошло с того момента слишком много времени, за однообразием дней он отлично помнил то лето, когда был еще санитаром, свято верившим, что врачами рождаются, а он точно родился не со скальпелем в руках. Сидя на скучной микробиологии – замещающий учитель не смог их даже заинтересовать предстоящей лабораторной с проверкой чувствительности бактерий к антибиотикам (хотя Габриэль и без него знал, что в больнице существует БАК-лаборатория, занимающаяся именно подобными исследованиями) – он вспоминал с некоторым трудом то, как развивались их отношения с Винчестером. Они продлились ровно один семестр, после чего маленькое расстояние до Стэнфорда в два часа при графике работы и учебы Габриэля стало огромным и невозможным для преодоления. Они провели вместе август, весьма приятно прообщавшись, расставшись после этого так мирно, как не снилось большинству пар. И хотя и Габриэлю, и Сэму было одинаково не по себе от такого конца, Габриэль все еще считал его своим другом и иногда даже звонил ему, когда становилось совсем плохо. Он знал, что за это время у Сэма, ровно как и у него, не было кого-то больше недели. Он много раз хотел перестать восприниматьэто как тайм-аут – получалось плохо.
Перед расставанием было много разговоров. Каждый из них знал почти все из жизни другого, и тем более каждый понимал, что повторить этот рассказ, всю ситуацию с больницей они уже ни с кем другим не смогут. Но порой Габриэлю казалось, что он привязан навсегда, и это его пугало, точно так же Сэм, смотря на него, иногда вспоминал то состояние между жизнью и смертью…. И уходил в себя.