А теперь от того, что Лейси говорила с ним, смеялась, и все это время не понимала, что она уже знает его, мне нехорошо. Это так сводит с ума, что я не могу это вынести.
- Как думаешь, что они там с ней сделали? - спрашиваю я, сомневаясь, что хочу услышать ответ.
- Препарировали, — отвечает Миллер, выплюнув кусочек ногтя. - Вскрыли ей голову и вытащили все кусочки мозаики, а потом сложили снова, чтобы получилось счастливое лицо. Как будто она теперь не настоящая.
- Мы этого не знаем, - говорю я. - Может, внутри она все та же. Она просто не помнит.
- А если и не вспомнит? - Он поворачивается ко мне, по его щеке течет слеза. - Ты и правда думаешь, что все может быть как раньше? Она пуста, Слоан. Она теперь — живой труп.
Я не хочу верить в это. Я смотрю на возвращенцев уже больше двух лет, и хотя наше общение не заходит дальше случайных разговоров в очереди, я уверена, что они все еще люди. Просто... отполированные, как будто все прекрасно. Им промыли мозги, что-то в этом роде. Но они не пусты. Не может этого быть.
- Было бы лучше, если бы она умерла, - шепчет Миллер. Я подскакиваю и яростно смотрю на него.
- Не говори так, - говорю я. - Она не мертва. Потом, через какое-то время, мы попробуем снова. Может, она не узнает тебя, Миллер. Но ее сердце узнает.
Он качает головой, избегая встречаться со мной взглядом.
- Нет. Я сдаюсь. Я отпущу ее, как мне и сказал психолог.
После того, как ее забрали в Программу, мне, Джеймсу и Миллеру предписали пройти две недели ежедневной интенсивной терапии, помимо наших обычных процедур. Их интересовали детали, те вещи, которые можно было бы использовать в ее лечении. Но на самом деле, я думаю, они пытались выяснить, не были ли и мы заражены. К счастью, нет.
Я хочу сказать Миллеру, чтобы он не торопился, подождал и попробовал завоевать ее снова. Но каким-то образом я знаю, что он прав. То, как Лейси выглядела, то, что она делала. Она уже не та. И, наверное, никогда не станет прежней.
Я помню, как Миллер в первый раз встретил Лейси. Я подвела его к нашему столику, надеясь познакомить их, но Лейси стояла в очереди в столовую и спорила с женщиной за стойкой. На ней было то нелепое платье в черно-белую полоску, из-за которого она была похожа на Биттлджуса. Но у Миллера на лице сразу появилось щенячье выражение. Он подвинулся ближе и сказал нам с Джеймсом, что именно о такой девушке он и мечтал — такой, которая сведет с ума его мать.
Я толкнула его в плечо, но Джеймс, который сидел за столом, рассмеялся.
- Не делай этого, друг, - Джеймс сказал ему с усмешкой. - Она — черная вдова. Она таких олухов, как ты, на завтрак ест.
А Миллер только улыбнулся, как будто эта идея понравилась ему. Убедить Лейси было не так просто. Но когда они, наконец, стали парой, они были счастливы. Они были так счастливы.
- Прости, Миллер, - тихо говорю я. Он кивает и потом внезапно поворачивается, чтобы обнять меня. Я кладу ему ладонь на шею, а он сжимает меня так сильно, что я едва дышу. Я не говорю ему, что все будет хорошо, потому что не знаю, могу ли надеяться, правда ли это.
Как раз в этот момент в гостиную заходит Джеймс, кусая яблоко. Он смотрит на нас, наклоняет голову, как будто оценивает ситуацию. Откусывает яблоко еще раз и, подойдя к нам, наклоняется, чтобы обнять нас.
- А я могу получить немного любви? - Он задает один из своих глупых вопросов, как всегда, когда пытается убедиться, что мы не слишком печальны. Он хочет отвлечь нас. Он громко целует Миллера в щеку, и я смеюсь и отталкиваю его.
Джеймс выпрямляется, но Миллер просто стоит, не говоря ни слова. Лицо Джеймса мрачнеет, и он смотрит на меня с упреком, как будто говорит, что я не должна была позволять Миллеру так расклеиваться. Я пожимаю плечами, ведь я не хотела.
Джеймс осматривается в комнате, чтобы решить, что делать дальше, идет к каминной доске и берет последнюю семейную фотографию.
- Приятель, - говорит он, глядя на Миллера, - твоя мама на этой фотографии просто потрясная.
- Иди к черту, - говорит Миллер. Он стоит в дверном проеме и снова кусает ноготь большого пальца. Они заводят этот разговор каждый раз, когда Джеймс видит мать Миллера, которая, и правда, очень симпатичная. Она не замужем, растит Миллера в одиночку. У нее светлые волосы. Она носит короткие юбки и, возможно, увлечена моим несносным бойфрендом, который, по ее словам, станет «сердцеедом», когда вырастет. Уж точно. Если только я не вмешаюсь.
- Я просто хочу сказать, - говорит Джеймс, подойдя обратно к дивану и плюхаясь рядом со мной, - Что если бы у меня не было ее, - он показывает на меня большим пальцем, - я мог бы быть твоим новым отчимом.
Я смеюсь, хлопаю его по бедру.
- Эй!
Джеймс подмигивает мне и поворачивается к Миллеру.
- Я могу научить тебя играть в бейсбол на заднем дворе, как насчет этого, отбивающий?
- Я не против, - говорит Миллер, шутливое выражение исчезает с его лица. - Взамен я возьму Слоан. Мне все равно нужна новая подружка.
И я, и Джеймс разом перестаем смеяться. Миллер привносит новый поворот сюжета в нашу повседневную жизнь. Только... он говорит это не так, словно он шутит. Он сердито смотрит на Джеймса, на меня и отворачивается.
- Пойду, сделаю сэндвич, - добавляет он и идет на кухню.
Джеймс смотрит вслед Миллеру, открыв рот, щеки у него слегка покраснели.
- Думаю, он не имел это в виду, - смущенно говорит он.
- Зачем ему говорить нечто подобное?
Джеймс, нахмурившись, смотрит на меня.
- Ты ему нравишься?
Я качаю головой. У меня в животе все сжимается.
- Нет, - отвечаю я честно. Это очень тревожит нас потому, что мы знаем, что это не в его характере, что это расстройство личности. Это один из признаков, на которые нас учили обращать внимание.
- Может, нам нужно поговорить с ним об этом? - спрашиваю я.
Джеймс прижимает ладонь ко рту, потирает его, раздумывая над ответом.
- Нет, - наконец говорит он. - Не хочу расстраивать его еще больше.
Мы оба молчим. Из кухни слышится, как открывается и закрывается дверца холодильника. Джеймс смотрит на меня.
- И кстати, тебе не разрешается вешаться на Миллера.
- Заткнись.
- Заключим сделку: ты не вешаешься на него, я не вешаюсь на его мать.
- Джеймс! - я собираюсь снова его стукнуть, но он хватает меня за руку и роняет к себе на колени, из-за этого я не могу встать. У Джеймса так хорошо получается привести все в норму, что я начинаю смеяться, пытаюсь выбраться из его объятий. Когда Миллер снова заходит в гостиную с сэндвичем в руке, он останавливается в дверном проеме. На его лице нет никаких эмоций.
Я прекращаю крутиться, но Джеймс не отпускает меня. Он машет подбородком Миллеру.
- Так мы договорились, что Слоан моя, верно? - спрашивает он. В голосе нет вызова, только любопытство. - Что я люблю ее и не отпущу, даже к тебе? Ты знаешь это?
Мне становится интересно, что случилось с доводом «давай не будем расстраивать его». Миллер откусывает от индейки на ржаном хлебе и пожимает плечами.
- Может быть, - говорит он. - Но все мы знаем, что все меняется. Хотим мы того или нет. - И, не выказывая никаких чувств, Миллер отворачивается и медленно уходит по лестнице в свою комнату.
Джеймс отпускает меня, и я в ошеломлении сажусь рядом с ним. Миллер не испытывает ко мне особых чувств, я знаю это. Он просто ведет себя странно. Мы это видели и раньше, как кто-то начинает выводить из себя друзей или спать весь день напролет, когда им овладевает депрессия. Мой брат вел себя странно, но мы отрицали это. Мы притворялись, что не замечаем. Подумав об этом, я поворачиваюсь к Джеймсу. Лицо у меня напряглось от беспокойства.