Тогда я солгала ради Лейси, так же как я лгала самой себе, когда она была заражена. Может, если бы я была более хорошей подругой, я бы смогла уберечь ее от Программы. Может, мы все больны.
- Ты не ешь, - говорит мать, прерывая мои мысли. - Все в порядке?
Я вздрагиваю, смотрю на нее.
- Лейси вернулась, - говорю я, мой голос дрожит. Глаза отца блестят от волнения, и на секунду я думаю, что они поняли. Что я смогу рассказать им правду о Программе, как она делает нас пустыми.
- Правда? - голос матери звучит потрясающе радостно. - Ну надо же. Совсем немного времени прошло.
Это моя проверка на вшивость. Я смотрю на свою тарелку, на которой лежит отбивная, разрезанная вокруг кости, яблочный соус залил разрез.
- Шесть недель, - бормочу я.
- Точно, - отвечает мать. - Пролетели быстрее, чем можно было подумать.
Я напоминаю себе о тех методах, какими Программа обрабатывает родителей — еженедельные группы поддержки для родителей погибших подростков, доступ к последним разработанным ими технологиям. Как будто Программа добралась и до нашей домашней жизни. Я думаю, они могут добраться до нас где угодно.
- И как она выглядела? - спрашивает мать. - Ты видела ее в Велнес Центре?
Я впиваюсь ногтями в джинсы, в кожу под ними.
- Да, - я лгу. - И она снова блондинка. Она... она полностью изменилась.
- Держу пари, что она красивая, - говорит мать. - Возвращенцы всегда выглядят такими здоровыми, правда, Дон?
Отец не отвечает, но я чувствую, как он наблюдает за мной. Может, он оценивает мою реакцию, мысленно пробегается по перечню вопросов «Не находится ли ваш ребенок в депрессии?», который им предоставила Программа. Я не уверена, хватит ли у меня сил притворяться, но я все равно поднимаю глаза. И улыбаюсь.
- Она действительно выглядит потрясающе, - говорю я. - Надеюсь, что скоро она сможет проводить с нами время.
- Дай ей время, чтобы поправиться, - говорит мать, широко улыбаясь мне, как будто она гордится.
- Слава Богу, что Программа есть. Она спасает так много жизней.
У меня урчит в животе, и я быстро встаю. Не хочу плакать, когда я продвинулась так далеко в этом разговоре.
- Я сегодня помою посуду, - говорю я, хватая тарелку со стола. - А потом у меня ужасно много домашних заданий.
Я выбегаю из кухни и врываюсь на кухню, как раз, когда глаза начинает щипать от слез. Мне нужно что-то сделать, прежде чем я буду рыдать перед ними. Рядом с нашим телефоном в гостиной висит листовка Программы , то, что получили все родители, когда наша школа стала участвовать в эксперименте. Но для меня эта листовка — угроза, она напоминает мне о том, что будет, если я ошибусь. Так что я никогда не ошибаюсь. Никогда.
Я оглядываю кухню, и мои глаза останавливаются на газовой плите. Подойдя к ней, я зажигаю её, оживают желто-голубые язычки пламени. Я умру, если не заплачу прямо сейчас. Печаль разорвет мою грудь и убьет меня.
Но вместо этого я поворачиваю руку, обнажив нежную кожу на внутренней поверхности, и сую ее в огонь. Сразу же я обжигаюсь и кричу от боли, отшатываясь и автоматически закрывая ожог другой рукой. Тело сразу реагирует, как будто я вся горю.
Я решаю, что мне это нравится. Боль, затмение сознания.
У меня по лицу катятся слезы, даже хотя я и чувствую себя лучше от эмоциональной разрядки, и я падаю на кафельный пол. На кухню вбегают родители, и я сразу же протягиваю к ним руку. Обожженное место горит красным цветом.
- Я обожглась, - всхлипываю я. - Облокотилась о плиту, чтобы достать сковородку, а горелка, наверное, была включена.
Мать ахает и бежит к плите, чтобы выключить горелку.
- Дональд, - говорит она, - я же сказала положить кастрюли в раковину.
Он извиняется и встает на колени рядом со мной.
- Дай посмотрю, зайка.
Они суетятся вокруг, позволяют мне плакать так долго, как я захочу, потому что думают, что я обожглась по ошибке. Они и не подозревают, что по-настоящему я плачу по Лейси. По Брейди. И больше всего — по себе.
* * *
Джеймс вздыхает.
- Тебе и в машине не надо было начинать.
В телефонной трубке, которую я прижимаю к уху, его голос звучит обеспокоенно. Я лежу в кровати, свернувшись калачиком, рука у меня забинтована, и от Тайленола я чувствую себя сонной.
- Вот в чем проблема, Слоан. Как только ты начнешь, ты не сможешь остановиться. - Он замолкает. - Мне не стоило разрешать тебе плакать.
- Мне просто надо было немного погоревать, - говорю я. - Не у всех из нас могут быть татуировки.
- Речь не обо мне. Насколько сильный ожог?
- С пузырями.
- Черт. - В трубке раздается шум, и я представляю, как он с силой трет лицо. - Я еду.
- Не надо, - говорю я, - слишком поздно. Я в любом случае все равно скоро засну. Сможешь приласкать меня завтра.
- Завтра я надеру тебе задницу.
Я улыбаюсь.
- Правда? Ты правда так думаешь?
- Ложись в кровать, Слоан. - Его голос не кажется таким веселым, как обычно. - Я приеду пораньше, чтобы забрать тебя. И пожалуйста, - говорит Джеймс, - сегодня не делай больше никаких глупостей.
Я проглатываю комок в горле, слишком устав, чтобы плакать, и соглашаюсь. Повесив трубку, я накрываюсь с головой одеялом. В последний момент перед тем, как погрузиться в сон, я думаю о брате, чувство вины вызывает тяжесть в груди. Иногда боль так сильна, что я притворяюсь, что его и не было, как будто это может помочь мне. Но потом я вспоминаю его улыбку, его шутки, его... жизнь. И я понимаю, что потеряли мои родители, и почему они так обо мне волнуются. Я задаюсь вопросом, вела бы я себя по-другому, будь я на их месте, но ответа не знаю.
* * *
Я чувствую легкое прикосновение к щеке и открываю глаза. На меня с обеспокоенным лицом смотрит Джеймс, он стоит рядом с кроватью.
- Мы опоздаем в школу, - говорит он. - Твоя мама послала меня сюда, чтобы я тебя разбудил.
Я взволнованно смотрю на часы и вижу, что уже начало девятого. Опираюсь на локти и беспокойно оглядываю комнату. Джеймс подходит к кровати и садится на краешек.
- Дай, посмотрю руку, - говорит он и берет ее до того, как я соглашаюсь.
Он отодвигает повязку, и я вздрагиваю от боли.
- Теперь я тобой действительно недоволен, - говорит он, не глядя на меня, осматривая ожог. - Мне твоя кожа больше нравится без шрамов.
Он встречается со мной глазами и наклоняется, чтобы поцеловать нежную кожу над ожогом. Забирается в кровать и заползает ко мне под одеяло, не беспокоясь о том, что мои родители внизу могут подняться в любую секунду.
- Я знаю, это нелегко, - шепчет он. Его губы касаются моего уха, и я чувствую его теплое дыхание. - Но нам надо постараться.
Он берет мой локон и оборачивает его вокруг пальца, то закручивая, то раскручивая.
- Каждое утро я думаю, что пришел этот день, тот день, когда я сорвусь. День, когда обработчики пометят меня, придут за мной. И я не хочу вставать с постели. Но я встаю. Потому что я не могу бросить тебя одну.
При мысли о том, что я могу его потерять, я беру его руку, крепко сжимаю его пальцы.
- Нам нужно притворяться, чтобы выжить, - с горечью говорит он. - А я не хочу продолжать без тебя, детка. Брейди сказал нам, чтобы мы заботились друг о друге, и я не хочу подвести его снова.
- Я устала притворяться.
- И я тоже, - он вздыхает. - И я тоже.
Он прижимает сжатые руки к губам и целует меня. Потом поворачивается и прижимается губами к моему плечу.
- Давай прогуляем, - бормочет он, продолжая целовать меня. - Скажем, что ты записана на прием у врача и пойдем на речку, будем валяться на солнце весь день.
Я улыбаюсь.
- Разве мы так вчера не делали?
- Да. Но я могу прогулять еще один день. - Он берет мое бедро и прижимает его к своему, наклоняется, чтобы поцеловать в плечо.
- Стой, - говорю я, но не слишком настойчиво. Правда в том, что я могу воспользоваться теплом, которое дает мне Джеймс. Но прежде чем мы заходим слишком далеко, он вздыхает и отстраняется от меня.