Бедерман спокойно рассматривал его через свои очки в тонкой проволочной оправе:
— Мы должны помочь ей живо представить себе картину счастливого будущего, которое ожидает ее вне секты.
Реджи, у которого вихры волос налезали на глаза, широко развел руки и сказал:
— Аминь!
— Мы должны создать у нее впечатление, что она контролирует ситуацию. Реджи правильно сделал, решив сесть на пол. Так мы не будем выглядеть угрожающе.
— Мне бы не хотелось садиться на пол, — сказала Эмма.
— Может быть, вы могли бы присесть на стул? — Бедерман махнул рукой в сторону Уилла, который подошел к бюро и оперся на него с важным видом. — И вы тоже.
Эмма отряхнула сиденье стула и примостилась на самый краешек:
— У меня такое ощущение, что я ее больше не знаю. Если она даже и придет, это будет все равно что разговаривать с незнакомым человеком.
— Вам нужно будет пройти курс специальной терапии, — сказал Бедерман. — Всем вам.
Уилл остался на ногах:
— Да откуда у этого города такая любовь к психоаналитикам?! Здесь это все равно что в парикмахерскую сходить. — Он осушил свой стаканчик и бросил его в корзину. — Я за пятьдесят восемь лет своей жизни ни разу не ходил к психотерапевту…
— Просто невероятно, — вставил реплику Реджи.
— …и не собираюсь начинать делать это из-за того, что моя падчерица забила себе голову всякой чепухой.
— Насколько я понимаю, Ли ваша дочь, — уточнил Бедерман. — Вы ведь ее удочерили.
Тим спросил:
— Неужели ради спасения вашей семьи вы не можете пойти на эту жертву? Вам всего-то и надо будет раз в неделю час проторчать в кабинете с кондиционером и поговорить о вашей матери.
Лицо Эммы вдруг посуровело:
— Иногда я думаю, что для всех нас было бы лучше, если бы мы просто позволили ей жить так, как она хочет.
Уилл напрягся:
— Эмма.
В дверь постучали, и Дрей заглянула внутрь:
— Готовы?
Бедерман кивнул. Дрей распахнула дверь, терпеливо глядя куда-то за косяк. Прошло не меньше минуты, прежде чем Ли вошла в комнату. Дрей тихо удалилась, закрыв за собой дверь.
Ли провела рукой по лицу, заправляя за ухо выбившуюся прядку волос, и отважилась наконец взглянуть на родителей:
— Привет.
Эмма не сумела сдержать судорожный вздох. «Интересно, — подумал Тим, — как бы она отреагировала, если бы увидела Ли до того, как та привела себя в относительный порядок». Уилл снова вернулся к наблюдению за манипуляциями мусоросборщика. Во взгляде Ли, обращенном к ее отчиму, Тим почувствовал отчаянное желание заслужить его одобрение.
— Привет, Уилл.
— Повернитесь к своей дочери и посмотрите на нее, — сказал Бедерман.
Чуть согнувшись в талии, Уилл прикрыл лицо рукой и пару секунд постоял так. Когда же он повернулся, его глаза блестели влажным блеском, но лицо сохраняло обычное непроницаемое выражение:
— Ли.
Какое-то время они смотрели друг на друга так, словно в комнате никого больше не было.
— Меня зовут Глен, а это Реджи. Мы пришли сюда вместе с твоими родителями, потому что хотим узнать о тебе больше…
— Почему мои родители здесь?
Эмма сидела на стуле не шевелясь. Ее лицо вытянулось и побледнело. Руки Уилла беспокойно двигались, словно в поисках стакана с водкой.
— Ну, — наконец сказал Бедерман, — потому что они тебя любят и волнуются за тебя.
Ли не спускала глаз с Уилла:
— Это правда?
— Да, правда, — сказал Уилл. — Господи, Ли. Это было ужасное время для нас. Твоя мать…
— Простите, что осложнила вам жизнь.
— …ты вот так просто наплевала на все и сбежала и…
— Мистер Хеннинг. — В голосе Бедермана слышалась злость родителя, которого ослушалось дитя, и непререкаемый авторитет. Как не удивительно, но Уилл замолчал. У него был такой вид, как будто его и самого шокировал тот факт, что он послушался.
Бедерман снял очки и протер их о рубашку, сначала одно стеклышко, потом другое.
— Не хочешь войти и присесть, Ли? — Он указал на один из стульев. Она села, и все последовали ее примеру, за исключением Реджи, который так и остался в своем углу. Вид у него был такой, как будто его сейчас вырвет.
— Я люблю Программу, — сказала Ли. — Это самое важное из всего, что случалось в моей жизни…
— Это ты сейчас так думаешь, — откликнулся Уилл.