Хрусталь поддержал слова товарища и добавил от себя, что хоть он и застал ребенком то время, но все равно искренне восхищается прошлым этапом развития страны – насколько искренен был в своих словах Венедикт неизвестно, однако он спокойно, без зазора совести, мог бы польстить старику, не видя в этом ничего плохого.
– А сейчас прямо намного хуже живется людям, по вашему мнению? – спросил Венедикт, приняв почтительный тон перед стариком, оценившим его уважительное отношение к своей персоне.
– Не хочу лукавить, очень уж плохо не стало, но явно не лучше. – музыкальный аккомпанемент играющий на фоне прекратился и Венедикт услышал чистый, хриповатый голос старика, иногда запинающийся в словах. – Ах, были же времена! Если раньше мы поражались неожиданным большим ценам, то теперь люди не могут поверить в существование доступных, дешевых товаров, а если и находят, всегда видят в дешевизне какую-то подоплеку.
Хрусталь внимательно слушал дедушку, по пути держа в голове заранее подготовленные вопросы, которые он собирался задать после окончания блока рассуждений.
– А вы не думали о том, что возможно для вас и трава зеленее в прошлом? Извините, если я нагрубил, просто я предполагаю вы и сами догадываетесь, что из себя представляет ностальгия и как она умеет искривлено отражать прошлое. Дело в том, что и я сам чувствую себя заложником этого чувства, так как из-за определенных обстоятельств и плохих событий произошедших со мной раньше, теперь мне тот период вспоминается иначе, – во всяком случае я так предполагаю – нежели как было на самом деле.
– Можно поинтересоваться, о каком событии идет речь? – не без любопытства, но в рамках приличия, спросил старик, готовый смиренно принять отказ, в чем он сомневался.
– Уже давно как я вдовец. – ответил спокойно и без промедления Хрусталь, сохранив то же выражение лица и поспешил заверить собеседника, что он не чувствует себя оскорбленным. – Не переживайте по этому поводу, времени прошло предостаточно, чтобы я более не обижался. Вот… Весь период моей жизни до ее смерти мне сейчас представляется совершенно по-другому. Я убежден в том, что свою роль сыграли романтические отношения, под опьянением которых я находился и, справедливости ради, розовые очки не особо чувствовал на себе, а даже если бы и чувствовал, не думаю, что решил бы их снять. Знаете, я позволю противоречить самому себе и признаюсь, что может быть – хотя нельзя сказать со сто процентной уверенностью – трава раньше не была зеленее, однако мне приятнее и спокойнее убеждать себя в этом, заниматься в сущности наивным самообманом. – он уставился на старика и тем самым без излишних усилий закрепил его взгляд, подпивая чай из чашки. – Я в принципе считаю самообман порой полезной и нужной вещицей – вы можете себе представить, как бы нам тяжко жилось без него? Самое главное не перебарщивать с этим наркотиком, а он таковым в самом деле является, жертвой которого становился и я в определенный отрезок времени. Могу ли я узнать, вы курите папиросы? – учтиво спросил Венедикт, открывая портсигар.
– Я не против, благодарю. – старик взял трясущейся рукой протянутую сигарету и легким кивком поблагодарил Венедикта.
Пространство над столом теперь было заполнено серым, быстро исчезающим из виду дымом, который выпускали из своих ртов оба собеседника, обоюдно прервавшие разговор. Хрусталь заметил за собой душевное раскрепощение и готовность открыть перед стариком все переживания, мысли, запечатанные глубоко внутри него. У него появилось непреодолимое нежелание вместо привычного интимного монолога поделиться чувствами и сокровенными думами непосредственно с живым человеком, физически и психологически располагающего к себе, против чего не мог бороться Венедикт. Несмотря на его жалкие потуги обдумывать каждое предложение перед тем как выдать их товарищу, он все равно выплескивал наружу все мысли, тревожившие его седую голову. Открытые, товарищеские отношения зародившиеся между ними всячески подталкивали Венедикта на большие откровения, о чем не догадывался старик. Он смотрел на ситуацию достаточно узко, чем он был безмерно доволен и тем самым не набивал и так постаревшую голову излишними мыслями.
– Извините, а вы женаты? – спросил Хрусталь, прищурив глаза в любопытстве, на самом же деле надеясь на последующий обмен настоящими чувствами между ними.