Вода текла, с тихим радостным журчанием, будто лесной ручей. И если закрыть глаза, то можно представить, и точно — лес, светлый, на горных кручах, они сидят, смеются, передавая друг другу термос, кусают хлеб с вареной колбасой, ноги гудят, потому что весь день бродили, а вечером нужно поставить палатку, забраться в нее. И потом заснуть, чтоб приснился совсем другой сон. Не этот.
Кира нагнулась, умывая лицо горячей водой. Потом ледяной. Резко протерла запотевшее зеркало. Сказала шепотом той, растерянной Кире-отражению:
— Подумаешь, неделя. Ну… неделя. Ты все равно решила. Обратно нельзя решать.
Да она и не хотела обратно. Выход был найден. Главное, он есть. Все остальное можно перетерпеть, тем более, она уже много знает, и даже что-то умеет. И девчонки правда, рассказывали шепотом, как маленькая Катька давала в подъезде другу старшего брата, полгода встречались. А про Танюху, которую исключили, вообще говорили, что она давала за деньги. Кира недавно ее встретила в городе, нормальная Танюха, узнала, подошла поболтать, спрашивала про Ольку с Хелькой, а потом ей посигналил из машины какой-то дядька и они уехали. Веселая такая. Смеялись там, внутри.
Плохо только, что Мичи не будет рядом. Нет. Это как раз хорошо. Потому что как он выдержит? Пусть лучше он побудет где-нибудь. Потом заберет Киру и она поедет домой. Потом они встретятся, уже ведь не опасно будет.
— Нормально, — закончила размышления шепотом, — нормально. Пусть уже завтра. Чтоб побыстрее.
Кира на склоне нагнулась к рюкзаку, запихивая в него снятые вещи. Подхватила на плечо, в другую руку взяла увесистый штатив. Кусая губы, покинула площадку и пошла, как была, босиком, вверх по дороге к дому, в котором все совершилось. Рюкзак сползал, перекашивая платье, тяжелый штатив бился в бедро, ступни колола каменная крошка. И подвернув растянутую щиколотку во второй раз, Кира выругалась, бросая штатив на асфальт. Вытащила из кармашка рюкзака мобильник.
— Олег? Вы как там? Уже собрались ехать? Удачно, я как раз хотела. Нет, я повыше. На дороге. Увидите, тут никого, одна я. Спасибо, жду.
Отошла к обочине, села на высокий бордюр, за которым внизу шумели деревья и тихо журчала вода.
Вот он, элемент, введенный решительной Кирой, спасающей любимого от смерти. Теперь Мичи не обязательно прятать ключик от шкафа, в котором свою хозяйку ждут вещи: спортивная сумка, джинсы, белая рубашка с карманчиками. Паспорт и маленький кошелек с выданными мамой двадцатью рублями на мороженое, открытки и обратную дорогу. Кира пообещала и никуда не денется. Он это знал? Конечно, знал. Не зря все время повторял, направляя ее, Кира беззаветная, Кира преданная. За то ценима великолепным Мичи, в сто раз больше ценима, чем все Ольки и Хельки вместе.
Все границы в твоей голове. Эту надпись сняла как-то Кира, не понимая, что сказанное — о ней самой. Во всех смыслах, как прекрасных, волшебных, так и угрожающих. Кира провела границу и останется за ней, потому что она так решила, потому что пообещала, да потом у что граница — проведена. Все. И снова тот же вопрос. Зачем он делает это? Может быть, он уловитель несчастных дурочек, наслаждается играми с ними? Но если их много, не слишком ли долгая выходит игра? Почти год потрачен на одну Киру. Да таких дурочек можно ловить по парочке в месяц, и делать это более грубо, наспех, сами налетят, радостно маша крылышками, сами насадятся на булавки. Ему ли не знать, учителю физкультуры в старших классах. Красивый, спортивный, с машиной. А может, он поставляет уродам свежее мясо? Богатым уродам, а те ему платят. Но те чаще берут если уж девочек, то нетронутых. Прочее им предоставят опытные, раскованные в сексе.
Мучаясь вопросами, которые еще не получили ответа, Кира сидела, прислушиваясь к далекому шуму машин.
А маленькая Кира спала, устав от тяжелых решений и страха. Мичи сидел рядом, терпеливо ждал, разглядывая скорбное усталое лицо с нахмуренными бровями. И убедившись, что заснула, крепко, встал, ушел из спальни в коридор, освещенный тусклыми ночниками над каждой дверью.
Открыл последнюю, где оказался кабинет, был там стол, и книжные полки и даже канцелярский шкаф с железными панелями и врезным наборным замком. Ни тогда, ни теперь Кира не видела, что сложено на полках закрытого шкафа. Потому что воспоминаний об этом не было. Но удивилась бы сильно. Мужчина вытащил папку с тесемками, положив на стол, сел и медленно перекладывая бумаги и снимки, смотрел, словно освежая в памяти.
Там была фотография Киры на руках совсем молодой Тани Василевской, которая стояла на фоне моря и скал, ветер трепал рукавчики крепдешинового платья, на голове — смешная белая шляпка круглой нашлепкой, а на шее — крупные янтарные бусы. Рядом отец — в белой нейлоновой рубахе, в широчайших брюках с ремешком. Смеялись, поднимая маленькую Киру, чтоб вышла — на фоне скал и воды.