Все утро мимо насъ по узенькой тропинкѣ тянулась въ два ряда безконечная процессія ѣдущихъ на мулахъ туристовъ; одни поднимались, другіе спускались. На этотъ разъ мы строго придерживались нѣмецкаго обычая привѣтствовать всякаго незнакомаго человѣка сниманіемъ шляпы, обычая, который доставилъ намъ столько хлопотъ и волненій, пока мы къ нему привыкали. Несмотря на то, что такая вѣжливость чуть не все время заставляла насъ идти съ непокрытой головой и не всегда вызывала отвѣтное привѣтствіе, мы не жаловались, такъ какъ намъ доставляло удовольствіе отличать англичанъ и американцевъ между встрѣчами. Дѣло въ томъ, что всѣ европейцы обязательно отвѣчаютъ на такой поклонъ, между тѣмъ какъ англичане и американцы за весьма малыми исключеніями не обращаютъ на него вниманія. Если какой-нибудь мужчина или дама не отвѣчали на нашъ поклонъ, то мы смѣло обращались къ нимъ за требуемыми указаніями на своемъ родномъ языкѣ и всегда получали отвѣтъ на томъ же языкѣ. Конечно, англичане и американцы не менѣе вѣжливы, чѣмъ другіе народы, они только болѣе сдержанны, что зависитъ настолько же отъ привычки, какъ и отъ воспитанія. Въ угрюмой скалистой пустынѣ, лежащей надъ границей растительности, мы встрѣтили компанію человѣкъ въ двадцать молодежи, и все американцы, отъ которыхъ получили отвѣтное привѣтствіе, но той причинѣ, вѣроятно, что всѣ они находились въ томъ возрастѣ, когда, живя въ Римѣ, учиться римскимъ обычаямъ не составляетъ особеннаго затрудненія.
На самой границѣ этой грустной пустыни, окруженный нависшими безплодными утесами, въ впадинахъ которыхъ, недоступныхъ солнцу, лежали кучи стараго снѣга, пріютился крошечный клочекъ земли, покрытый чахлою скудною травкою, и жилъ человѣкъ, державшій небольшое стадо свиней. Очевидно, что и это мѣстечко тоже составляло чью-нибудь «собственность», имѣло свою опредѣленную цѣнность и было, безъ сомнѣнія, обложено налогомъ. Я думаю, что въ ряду цѣнностей она считалась самою ничтожною, по крайней мѣрѣ, врядъ ли можно придавать какую-нибудь цѣнность той землѣ, которая лежитъ между этимъ клочкомъ и безпредѣльной пустотой мирового пространства. Человѣкъ этотъ имѣетъ право гордиться тѣмъ, что обладаетъ землей на краю свѣта, такъ какъ таковой, если только существуетъ, то находится именно здѣсь.
Отсюда мы пошли уже по настоящей пустынѣ. Кругомъ поднимались гигантскіе утесы и валы голой скалы безъ малѣйшаго слѣда какой бы то ни было растительности, какой бы то ни было жизни. Морозъ и бури въ теченіе многихъ вѣковъ съ неустанной энергіей трудились надъ этими камнями и разрушали ихъ, откалывая кусокъ за кускомъ; все подножіе каменныхъ массъ было завалено грудами отколовшихся отъ нихъ крупныхъ обломковъ. Полосы и пятна стараго загрязненнаго снѣга подходили вплоть къ тропинкѣ, по которой мы шли. Мѣстность была такъ пустынна, дика и производила такое безотрадное впечатлѣніе, какъ будто бы самъ Дорэ трудился надъ воспроизведеніемъ ея. То тамъ, то здѣсь сквозь зіяющіе просвѣты въ обступившихъ насъ скалахъ, показывались величественные куполы сосѣднихъ горъ, одѣтыхъ блистающимъ льдомъ, передъ дѣвственною бѣлизною котораго нашъ бѣлый цвѣтъ кажется чѣмъ-то грязнымъ, нечистымъ; это чудное зрѣлище невольно приковываетъ къ себѣ взоръ и, наполняя душу восторгомъ, заставляетъ забывать все безобразное, все уродливое, чѣмъ такъ богатъ нашъ міръ.
Я только-что сказалъ, что въ этихъ ужасныхъ мѣстахъ царили смерть и уныніе — и былъ неправъ. Въ одномъ изъ самыхъ печальныхъ, самыхъ непривѣтливыхъ и безплодныхъ уголковъ, гдѣ лежали самыя мощныя скопленія всякихъ осколковъ, гдѣ старый снѣгъ мѣстами покрывалъ тропинку, гдѣ дулъ самый сильный вѣтеръ, гдѣ общій видъ былъ самый печальный и безотрадный, именно тамъ, гдѣ всего труднѣе было ожидать найти что-либо ободряющее, тамъ-то я и нашелъ одинокій кустикъ цвѣтущихъ незабудокъ, которыя вовсе не имѣли печальнаго вида, а, напротивъ, весьма бодро и граціозно поднимали вверхъ свои голубыя звѣздочки — единственный предметъ, радующій и ободряющій путника въ этой безотрадной пустынѣ. Казалось, онѣ говорили: «смѣлѣй! Разъ мы здѣсь, тебѣ нечего бояться». Полагая, что этотъ кустикъ заслуживаетъ лучшаго, я выкопалъ его съ корнемъ и послалъ впослѣдствіи въ Америку одному своему пріятелю, который будетъ заботиться о немъ за то, что онъ такой маленькій, вынесъ такую тяжелую борьбу и своимъ присутствіемъ пытался скрасить эту безотрадную мертвую альпійскую пустыню.