— И она добровольно, сама вдавалась во всѣ эти подробности?
— Нѣтъ, не совсѣмъ такъ; я задавалъ ей вопросы, а она отвѣчала на нихъ.
— Это восхитительно. Но дальше — быть же не можетъ, чтобы вы упустили спросить ее о ея политическихъ убѣжденіяхъ?
— Конечно, я подумалъ и объ этомъ. Она сама демократка, мужъ республиканецъ, а оба они баптисты.
— Ея мужъ? Такъ этотъ ребенокъ замужемъ?
— Она совсѣмъ не ребенокъ. Да, она замужемъ, и это ея мужъ сидитъ рядомъ съ нею.
— И есть у нихъ дѣти?
— Да, семь съ половиной.
— Это невозможно.
— Нѣтъ возможно. Она сама мнѣ сказала.
— Хорошо, но семь да еще съ п_о_л_о_в_и_н_о_й! Что подразумѣваете вы подъ этой половиной? Откуда взялась эта половина?
— Это ребенокъ, котораго она имѣла отъ другого мужа, не отъ этого, а отъ другого, такъ что этотъ ребенокъ сводный, почему они и не считаютъ его за цѣлаго.
— Отъ другого мужа? Такъ она вторично замужемъ?
— Нѣтъ, она теперь за четвертымъ. Это-то и есть четвертый.
— Ни одному слову не вѣрю. Лицо ея говоритъ, что все это безсмыслица. А тотъ юноша, что сидитъ съ нею — это братъ ея?
— Нѣтъ, это ея сынъ. Онъ самый младшій. Онъ гораздо моложе, нежели выглядитъ; ему всего лишь одиннадцать съ половиной лѣтъ.
— Все это положительно невозможно и кажется мнѣ весьма подозрительнымъ. Дѣло вполнѣ ясно: они просто испытывали степень вашего легковѣрія и дурачили васъ. И кажется, что успѣшно. Я весьма доволенъ, что самъ не причастенъ этому дѣлу; надѣюсь, что они будутъ настолько добры, что не сочтутъ меня такимъ же. И долго еще они здѣсь пробудутъ?
— Нѣтъ, они уѣзжаютъ еще до полудня.
— Есть одинъ такой человѣкъ, который отъ души порадуется этому. Какъ вы узнали о томъ? Разспрашивали, вѣроятно?
— Нѣтъ, сначала, когда я спросилъ объ ихъ предположеніяхъ относительно дальнѣйшаго путешествія, то они отвѣтили, что намѣрены пробыть здѣсь еще недѣлю и осмотрѣть окрестности, но подъ конецъ разговора, когда я замѣтилъ, что мы оба съ большимъ удовольствіемъ готовы сопровождать ихъ въ этихъ экскурсіяхъ и предложилъ имъ представить васъ, то они нѣсколько какъ бы замялись и спросили, не изъ того ли самаго и вы заведенія, въ которомъ былъ и я. Я отвѣтилъ, что да, и тогда они сказали, что измѣнили свое рѣшеніе и завтра же уѣдутъ отсюда, чтобы навѣстить какого-то больного родственника въ Сибири.
— О, Боже, вы перешли всякія границы! Вы достигли высшихъ предѣловъ глупости, какихъ можетъ только достигнуть человѣкъ. На вашей могилѣ я воздвигну, если только не умру раньше васъ, памятникъ въ видѣ ослиной головы въ Страсбургскую колокольню величиною. Они хотѣли знать, не изъ того ли самаго «заведенія», изъ какого вырвались вы, и я? Да? Что они подразумѣвали подъ этимъ «заведеніемъ?»
— Я не знаю; мнѣ не пришло въ голову спросить у нихъ.
— Да я это знаю. Они подразумѣвали убѣжище, убѣжище для и_д_і_о_т_о_в_ъ, понимаете вы теперь? Итакъ, они теперь думаютъ, что мы съ вами пара. Что вы теперь о себѣ будете думать?
— Право, не знаю. Не думаю, что я сдѣлалъ что-либо дурное, по крайней мѣрѣ, у меня вовсе не было такого умысла. Это очень милые люди и, какъ мнѣ кажется, я имъ тоже понравился.
Гаррисъ проворчалъ еще нѣсколько язвительныхъ замѣчаній и ушелъ въ свою спальню «сломать что-нибудь изъ мебели», какъ онъ выразился. Это ужасно непостоянный человѣкъ; всякая бездѣлица способна измѣнить расположеніе его духа.
Я былъ порядочно таки измученъ молодой женщиной, но что за бѣда, я вымѣстилъ на Гаррисѣ. Чужая болячка служитъ отличнымъ лекарствомъ для своей собственной.
ГЛАВА XXVI
Дворцовая церковь славится своимъ органомъ. Въ теченіе лѣта, около 6 часовъ вечера, туристы цѣлыми толпами наполняютъ церковь и, заплативъ одинъ франкъ, наслаждаются шумомъ. Посѣтители не стоятъ спокойно на одномъ мѣстѣ, а разгуливаютъ по всему храму, и шныряютъ въ толпѣ входящихъ, при чемъ шаги ихъ звонко раздаются по полу изъ каменныхъ плитъ. Ходьба эта взадъ и впередъ почти не прерывается и сопровождается по минутнымъ хлопаньемъ дверей, кашлемъ, разговорами и чиханьемъ многочисленной публики. Между тѣмъ громадный органъ гремитъ во всю свою силу, какъ будто бы задавшись непремѣнною цѣлью доказать всему міру, что онъ дѣйствительно самый большой и самый сильный органъ въ цѣлой Европѣ и что эта маленькая, подобно какому-то ящику, церковь и есть самое подходящее мѣсто, чтобы какъ можно рельефнѣе выказать всю его мощь. Правда, и на этомъ органѣ исполняютъ иногда очень недурныя и мелодическія вещи, но постоянный шумъ шаговъ не даетъ возможности прослушать и даже иногда замѣтить ихъ, тѣмъ болѣе что какъ бы опомнившійся органистъ тотчасъ же затѣмъ начинаетъ извлекать цѣлую лавину звуковъ.