– Ну это... Чем там я занимался... Лежали там... Ну и это...
– Ладно, мне понятно, чем там занимался. А вот барин с тобой чем занимался?
– Чем это барин со мной занимался?
– Ну вот разве не этим же?
– Так я ж не девка!
– Так то-то и оно, что не девка. А он с тобой этим занимался. Хоть ты и не девка. Понимаешь о чём я?
– О том, что я не девка?
– Да не о том! А о том, чем он занимался!
– А чем он занимался?
– Тем же, чем и ты с девкой на сеновале, едрить твою душу!
– Так я-то с девкой. А в бане девок не было.
– Не было, правильно. А он с тобой занимался этим. С мужиком.
– Что ты мне мозги пудришь?! Девки какие-то, мужики. Я тебе говорю, не было девок в бане.
– Не было! А он тебя вместо девки!
– Как это? Девку же надо?
– Ну вот так. Можно и без девки, как видишь.
– Да ну тебя, как можно без девки. Сам-то ничего не понимаешь.
В это время серией вздохов и охов отметил своё пробуждение Никифор. Бонифас махнул рукой и начал расхаживать по камере. Прохор, довольный тем, что кастелян от него отвязался, начал задумчиво ковырять стену. Полицейский, дослушав разговор возле двери, решил зайти к ним попозже, сперва посетив начальника отделения полиции.
– Пробудились наши постояльцы.
– Вот как. Ну что, допросил? В протокол записал?
– С допросом я решил повременить. Слушал я их разговор за дверью, один из них, не поверите, содомит-с.
– Как так? Содомит?
– Ну педераст. С барином в имении ***ово такими делами занимался.
– Да понял я. Не думал, что на моём веку встречу такого вживую. Пробудились, говоришь? Приведи-ка его тогда сюда.
– Так точно-с.
Спустя некоторое время Прохор стоял в кабинете, смущённо разглядывая пол.
– Ну что, набедокурили вы вчера в кабаке?
– Да мы ж не хотели, чтобы вот так вышло.
– Хотели, не хотели, а закон он для всех один, отвечать вам теперь перед законом надо. Сейчас придёте в себя и кандалы примерите. А потом уже и на каторгу.
– Да как же так?! Как же на каторгу?! Мы ж не со зла!
– А какая разница, со зла или нет. А если б вы убили кого не со зла? Можно было бы вас отпустить? А ну говори, можно убийцу отпустить, если он не со зла?
– Нельзя...
– То-то. Нельзя. Поэтому на каторгу надо, чтоб вы ещё бед не учинили.
– Нас же барин ждёт сегодня к вечеру. Как же мы на каторгу?
– И что? Подождёт, лет десять подождёт.
– Ой, батюшки! Десять лет! Никак нельзя нас на десять лет!
– Ну есть один выход. Кое-чего тебе сделать надо будет, – начальник отделения полиции принялся снимать штаны: «Нужно и педераста попробовать. Девок-то уж много было, а вот педераста ещё не было у меня».
– А чего сделать надо?
– А вот что с барином делал, то и надо сделать.
Полицмейстер же вновь стоял у двери, навострив уши и не в силах изменить своей давней привычке подслушивать, подглядывать и любыми способами вызнавать не предназначавшуюся ему информацию. Довольно полезное качество для служителя закона, но во имя этого самого закона оно ни разу применено не было. Несколько раз такие слухи и сплетни послужили во имя карьеры нашего полицмейстера, но большая часть того, что ему удавалось выведать, просто хранилась в его памяти и извлекалась лишь для удовлетворения скуки, своей либо того, кто имел неосторожность поинтересоваться каким-нибудь предметом, что в тот момент не давал покоя любопытному разуму сего охранителя правопорядка. Даже услышав стоны и догадавшись об их причине, никакого омерзения или противления не зародилось в его душе, но, разгоряченный любопытством, он напротив плотнее прильнул к двери, уже представляя, какой фурор произведет эта новость среди всего полицейского участка. В скорости же её распространении можно было даже не сомневаться. Так он и стоял, весь обратившись в слух, а его воображение занимали картины, что соответствовали услышанному, пока удар двери по уху не прервал концентрацию полицейского. Концентрация его была подобна трансу индийских духовных наставников, но, как и многие сугубо духовные предметы, не выдержала прямого столкновения с действительностью. Прохор же, мысли которого были не столь глубоки, особенно в данный момент, стоял, тупо уставившись на полицмейстера.