– Ну что смотрим? Руки за спину! – рявкнул полицмейстер, полный негодования от произошедшего, и потёр покрасневшее ухо. – Господин начальник, что с ним делать-то?
– Отведи в комнату для допросов, да пусть рассказывает, кто он, кто его подельники, откуда и всё, что его касается. А потом его в камеру, а протокол допроса ко мне принеси. – начальник отделения удовлетворённо развалился в кресле и медленно забивал трубку. Всё ещё спущенные штаны от взора полицмейстера скрывал шикарный дубовый стол.
– Так точно-с, будет сделано. – полицмейстер снова взглянул на Прохора и нахмурился. Остатки подобострастия и глубоко запрятанной радости от выведанного секретика сразу же улетучились, уступив место презрению и злобе. – Давай, скотина, пошёл! Дебошир окаянный! Работать людям не даёшь, возиться ещё с тобой!
Им предстояло немного пройти по коридору, в который из множества окон проникало огромное количество солнечного света, что невозможно было пройти по нему, не прищурившись и не заметив в таком свете всю обшарпанность его и убогость. Краска облупилась, открывая под собой предыдущие слои, то более ранние, то более поздние, и имела некоторое отдалённое сходство с археологическими раскопками. При этом невозможно было понять, в какой же цвет этот коридор выкрашен сейчас. А трещины в стенах наводили на мысли о том, какая же неведомая сила держит до сих пор эти стены и не даёт им развалиться в пыль. Но стоит отдать должное чистоте, которая для такого убогого коридора была идеальной и поддерживалась ежедневно младшими чинами полиции, которым настолько была привита чистоплотность, что в уборке помещений они видели свой первостепенный долг и зачастую не гнушались брать себе в помощь задержанных, если таковые водились. А водились они не так уж часто, ведь у полиции были куда более важные дела, чем стаскивать в участок всякое отребье.
Достигнув вскоре кабинета, предназначенного для допросов, который мало отличался в своей чистоте и убогости от коридора, полицмейстер усадил Прохора за стол, взял лист и перо, и, издав измученный вздох, принялся писать протокол.
– Фамилия, имя, отчество?
– Прошка я, ну то бишь Прохор.
– Фамилия? Отчество?
– Чегось?
– Фамилия есть у тебя?! И отца как звали?
– Сирота я, не помню ни папку, ни мамку.
– Ну фамилия-то есть же у тебя?
– На что она мне?
– У каждого человека есть фамилия. И у тебя есть.
– Ну значит есть, раз у всех есть. Чего спрашиваете, раз знаете?
– Я тебя сейчас за пререкания с полицией так дубинкой по ребрам отхожу! Говори быстро фамилию свою!
– Да не знаю я никакой фамилии! – Прохор испуганно озирался, будто бы хотел увидеть в каком-нибудь углу эту самую фамилию, которая у него должна быть. – Отродясь не знал её!
– Ну откуда ты? – полицмейстер начал понимать, что допрос, которому он собирался уделить не более пары минут, затянется на неопределённый срок.
– ***ово. Поместье такое недалече тут есть.
– Вот ты ж там не один в этом поместье? Как тебя там называют?
– Прошкой кличут все. А барин, когда чего важное сказать хочет, Прохором называет, – от воспоминания про барина в груди у Прохора потеплело, но отсюда, из этого негостеприимного кабинета со злым полицейским, барин казался очень далёким и недостижимым. Уж был бы он тут, так не дал бы Прохора в обиду, и смог бы им всё тут объяснить, хоть и выписал бы самому Прошке розог после этого, но в этом плохого ничего нет, тут уж для самого Прохора, по его разумению, наказание от барина полезно будет. Чем именно оно будет полезно, об этом Прохор никогда не задумывался. Да и сам барин не уделял времени таким раздумьям.
– Просто Прошкой? И Прохором? Больше никак? А в документах как пишут? Есть там у вас какие-нибудь документы?
– Конечно есть! Много всяких документов есть. Барин их пишет. С Бонифасом вместе. Ну то бишь пишет-то Бонифас, а барин говорит чего писать. Только я не понимаю, что там, я ж неграмотный. Может, и про меня пишут, я не знаю. Это они умные, грамоту знают и пишут их. Ну что говорят-то я, ясное дело, слышу, но только всё равно не понимаю, про что они. Шибко уж заумные слова всякие. Ну то бишь знаю я всякие слова, но много они всего говорят, так много, что я аж засыпать начинаю, ежели там сижу с ними. А вообще прогоняют меня обычно. Барин говорит, чтоб мухи на меня не слетались, уж больно он мух не любит. А если прилетят мухи, то мне надобно их убить сначала, чтоб уйти и барину не мешал никто. И я мух этих убиваю…