– Ну вот да, оно. Я тебе скажу не по службе, а лично, Антип этот Петрович, не сильно умнее своего Прохора. Документы-то мы все ему сделали, чтоб всё чисто было. А было же там совсем нечисто. И отец его Пётр Игнатьевич, не любил бюрократию, не оформлял ничего, а уж этот-то и подавно ничего там не оформляет. А мы как вручили ему поместье, так и забрать можем. Ну то есть, не себе, а государству. Сначала государству, а потом и уж… Ну понимаешь о чём я?
– Да, теперь понимаю. – со злорадной ухмылкой проворковал полицмейстер.
м Так что после обеда приноси мне документы по этому поместью, будем смотреть, что там можно сделать.
– А с этими каторжанами что делать?
– Да выпусти их, пусть валят куда хотят. Не до них теперь.
Глава 3
Глава 3
Лишь узкий лучик света проникал в унылую подвальную камеру участка, где коротала время буйная троица из села ***ово, ожидая своей невеселой участи. Никифор занимался тем, что пытался приручить крысу, которая, казалось, потеряла вход в свою норку и металась по камере, как ошалелая. Еды для нее у Никифора не нашлось, поэтому он посчитал, что крыса – животное глупое и вполне может польститься на мелкие камешки, которыми изобиловал пол их временного обиталища. Но кидаемые в неё камни крыса не воспринимала ни как еду, ни как угрозу и просто продолжала свой безумный бег, чем сильно нервировала Никифора, ведь он довольно тяжело воспринимал показное безразличие к своей персоне, особенно со стороны существа, которое он полагал гораздо ниже себя. Гневаясь всё более, он уже прицельно стал кидать в крысу камни, надеясь если не пришибить её, то хотя бы просто сделать больно и утвердить человека на посту царя природы. В конце концов один из камешков, брошенный с особым остервенением и под матерные крики негодования, угодил Бонифасу прямо в висок, отчего тот разразился ответной бранью, а крыса сама собой оказалась вне границ этого конфликта. Прохор же ни в чём участвовать не собирался, даже если бы какой-нибудь камень попал ему в лоб или куда угодно. Он был вновь полон раздумий, от которых его поначалу отвлёк допрос, а сейчас они навалились на него тяжким грузом. Он понимал, что есть нечто общее между тем, что произошло в бане с барином и в кабинете с начальником полицейского участка, но это сходство никак не мог уловить его разум, хоть Прохор и напрягал для этого все свои умственные силы. Но слишком много всего было: и баня, и пьянка, и утренний разговор с Бонифасом, и начальник полиции, и допрос, и эта поганая камера. В конце концов у Прохора просто разболелась голова от засилья в ней мыслей, ни одну из которых он не мог додумать окончательно и прийти к какому-либо, хоть бы и неутешительному, выводу. Такими и застал полицмейстер их в камере: Прохор лежал на полу, свернувшись калачиком, а Бонифас с Никифором держали друг друга за грудки, обмениваясь угрозами. Крыса же сразу шмыгнула в открытую дверь, сделав своим отсутствием этот конфликт ещё более глупым. Процедив сквозь зубы, чтоб они все катились отсюда к чёртовой матери, полицмейстер выпроводил их ко входу участка, но даже несмотря на его недоброе обращение и злобный взгляд, наша троица была полна ликования, а Прохор полез обниматься и даже пытался поцеловать в щёку полицмейстера, считая, что именно ему он обязан освобождением и совсем позабыв и о допросе, и о том, что ему он обязан и своим заключением в участке. А Бонифас робко попросил вернуть ему книгу, которую он купил прошлым днём в городе, но был удостоен лишь полного ненависти взгляда и тяжелого дыхания. Полицейский от такой наглости не сразу мог изречь ту тираду, которая у него была припасена для таких случаев, а Бонифас с двумя друзьями успел ретироваться, поэтому кричать в пустоту уже оказалась глупо. Злоба полицейского, накопившись за доли секунды, не нашла выход, поэтому испортила ему настроение на весь день, но опальных жителей села ***ово это больше никак не касалось.
День клонился к вечеру, когда они оказались за пределами города. Никифор порывался вновь зайти в кабак и отметить их удачное освобождение, но никто не полагал его таким уж удачным, ожидая взбучки от барина по возвращении в село, но главным аргументом против послужило полное отсутствие средств, которые ежели и оставались у кого в конце вчерашней попойки, то, ещё до помещения в камеру, были переданы в пользу государства в лице тех, кто производил задержание. Поэтому трое путников топтали пыльную дорогу, петлявшую среди леса, опаленного оранжевыми лучами закатного солнца. Начавшая желтеть листва чуть колыхалась и тихое её перешёптывание прокатывалось по лесу вслед за своевольными порывами легкого ветерка ранней осени, ещё не холодного, но уже несущего прохладное напоминание о надвигающейся зиме. Уже стемнело, когда Никифор нарушил молчание, повисшее после того, как они покинули город: