Немало пришлось поудивляться и Нестору Кантария. Еще вчера ему с помощниками надо было целый день бегать по квартирам, чтобы раздобыть хотя бы несколько крупинок информации, а сегодня она лилась прямо на голову потоком! Правда, никто почти не мог утверждать, будто сам был свидетелем, но зато все охотно рассказывали, что "многие видели", как все три последних перед смертью Зазы дня он с Русиком Матуа играл в "зари" тут и там: на задворках школы, во дворе, на пляже. Назывались самые разные, чаще всего астрономические, суммы, которые якобы проиграл Русик. А еще говорили, будто у Матуа в семье еще чуть ли не со времен гражданской войны хранится дедовский пистолет. И все давали решительное резюме, которые мы уже слышали от Квантаришвили-мамы: Русик Матуа убил Зазу Квициния, чтобы не платить долг.
Кантария тяжко вздыхал, ухал и бухал:
- Вот бы найти того, кто первым эти слухи пустил! А то получается все знают, а свидетелей нет! Но разве поймаешь слух за хвост. Всякий говорит - от соседа слышал...
Одно обстоятельство, впрочем, слухам противоречило: деньги, найденные у Зазы. Пять человек, считая Ахубу, проиграли ему примерно шесть тысяч. Десяток же, как мы помним, было гораздо больше. Выходит, Русик все-таки расплатился?
К Матуа домой мы приехали в последнюю очередь, оставив их, по выражению Епифанова, на закуску. Но закусывать оказалось нечем: их трехкомнатная квартира, или, как в Сухуми говорят, секция, была заперта, в окнах темно. Вот тогда соседи и рассказали нам про дом на горе.
Несколько лет назад Харлампий Матуа развелся с женой. Соседи, как о чем-то само собой разумеющемся, сообщили, что развод был фиктивным. Зато он дал "обездоленному" трудящемуся шампура формальное право просить у горисполкома земельный участок за городом под застройку. На участке в поражающие сроки выросла дача - практически вторая квартира семьи Матуа. Сегодня утром мать, отец и трое детей, включая Русика, погрузились в машину и отбыли. Наверное, считали соседи, туда, в горы.
...Мы толкнули калитку, и дом предстал перед нами во всей красе. Двухэтажная громада из белого силикатного кирпича сверкала многочисленными окнами в лучах утреннего солнца. Матово отсвечивала крашеная металлическая крыша. Но лично меня больше всего поразила наружная лестница, ведущая, видимо, на второй этаж: совершенно бесстыдным образом она представляла собой не что иное, как два обычных пролета и площадку между ними из тех, которые устанавливаются в стандартных многоквартирных домах!
Чтобы пройти к крыльцу, следовало миновать тенистый дворик. Тень создавали большое шелковичное дерево и две или три груши. Два хилых персиковых деревца отступили на задний план, к забору. Посреди дворика умиротворяюще журчала вода: выложенная гранитными плитками дорожка огибала небольшой, но изящный бассейн с мраморными краями. Проходя над ним, я увидел, как, по-змеиному извиваясь, среди камней ходит кругами форель.
С громким сердитым лаем нам навстречу выскочила припозднившаяся собачонка, она заливисто гавкала и даже грозно рычала, не подпуская нас к крыльцу.
- Назад, Худыш! - послышался уверенный голос, и в дверях появился хозяин. Харлампий Матуа смотрел на нас с высоты своего крыльца - чуть было не сказал: положения. И никакой радости не отражалось на его скуластом и смуглом, словно прокопченном на углях мангала, лице при виде нежданных гостей.
- Привет, Харлампий! - помахал ему снизу Кантария. - Почему в дом не зовешь, держишь на улице?
- Проходите, - угрюмо посторонился Матуа.
Комната, в которой мы оказались, была просторной, но с очень уж низкими сводами. Епифанов едва не задевал головой потолок. Потом мне объяснили, что это распространенное здесь явление: помещение с потолками меньше двух метров по каким-то неведомо кем придуманным правилам считается уже подсобным и оплате как жилое не подлежит. Свое "подсобное помещение" Матуа превратил в гостиную: здесь была мягкая финская мебель, горели по стенам светильники, посредине стоял огромный, персон на двадцать пять, обеденный стол. В углу на специальной подставке помещался видеомагнитофон "Панасоник", а над ним почему-то сразу три цветных японских телевизора разных размеров, установленных пирамидкой один на другом.
- Зачем три? - не удержался, спросил удивленно Кантария.
- Бывает, по разным программам интересные передачи в одно время идут, - нехотя пояснил хозяин.
Нестор только в затылке почесал.
- Ну ладно, - сказал он, усаживаясь за стол. Мы сели рядом. - Знаешь, почему приехали?
Харлампий угрюмо молчал.
- Позови сына, - сурово потребовал Кантария.
Лицо Матуа застыло. Он сжал кулаки на полированной поверхности стола и вдруг со всего размаху ударил ими себя по лбу.
- Мамой клянусь! - закричал он, и в голосе его была неподдельная мука. - Не трогал Русик этого шакала!
- Разберемся, - прогудел Епифанов. - Но для этого одних клятв мало.
- Вы разберетесь... - с тоской и угрозой процедил Матуа.
Несколько секунд он еще сидел, прижав к лицу кулаки, потом крикнул:
- Мзия! Позови Русико.
Сын был точной копией отца: такой же скуластый, копченый, только без харлампиевой заматерелости. Он остановился на пороге, глядя на нас исподлобья. Невозможно было не заметить - в глазах его прыгал страх.
- Подойди, сынок, - с болью сказал отец. - Сядь...
- Скажи, Русик, - неожиданно мягко начал Епифанов после того, как парень робко опустился на стул подальше от нас, на противоположном конце стола, - сколько выиграл у тебя Заза?
Мне показалось, что между отцом и сыном проскочила какая-то искорка, не взгляд даже, а лишь попытка взгляда. Но нет, оба сидели, опустив глаза к полу.
- Пятьсот рублей, - еле слышно пролепетал отрок.
- Так, пятьсот рублей, хорошо, - ободряюще повторил Епифанов. - Отдал ты их ему?
Русик кивнул.
- А где взял?
- Я, я дал, - проворчал сквозь зубы Харлампий.
- Долг чести, да? - с плохо скрытым ехидством поинтересовался Кантария.
- Сколько времени вы с ним играли? - продолжал доброжелательно расспрашивать Епифанов.
Парень молчал. Наверное, к этому вопросу он не был готов заранее. Он кинул отчаянный взгляд на отца, но тот сидел, обхватив голову руками.
- Люди говорят - три дня вы играли, так?..
Русик наконец кивнул.
- И за три дня ты проиграл пятьсот рублей?
Еще один кивок.
- Когда и где ты их ему передал?
- Два дня назад. У кафе "Ветерок"...
- Он был один?
- Да.
- А о чем вы так спорили с ним, ругались?
Русик снова отчаянно посмотрел на отца.
- Скажи им, - обреченно процедил Харлампий.
- Я просил дать отыграться...
- А-а! - вдруг по-звериному завыл отец, раскачиваясь из стороны в сторону. - Отыграться хотел! - Он вскочил и, потрясая кулаками, начал выкрикивать сыну какие-то слова по-абхазски. Я понял, что это ругательства. - Отыграться хотел! - снова перешел Матуа на русский. - Мало было, да?
Сын сидел, вжав голову в плечи.
- А что было потом? - спросил Епифанов.
- Ничего, - еле слышно ответил Русик. - Разошлись по домам...
- Ладно. - Никита откинулся на стуле. - Давайте теперь про другое поговорим. Про пистолет.
Харлампий замер.
- Только не говори, что у тебя его нет, - предупреждающе поднял палец Нестор. - Разве ты хочешь, чтобы обыск в доме делали?
Матуа безнадежно махнул рукой, сгорбившись поднялся из-за стола и вышел, тяжело шаркая ногами. Через минуту он вернулся, неся в руках что-то завернутое в тряпку. Положил на стол, развернул дрожащими пальцами. Перед нами лежал наган. Без ствола.
Епифанов осторожно взял оружие, осмотрел его, передал Кантария. Тот заглянул внутрь, поцокал языком.
- Харлампий - бух, бух, - жадность тебя сгубила! Весь револьвер пожалел выкинуть, да?
- Дедова память! - прохрипел Матуа.
- Где ствол? - жестко спросил Епифанов. - Если в туалет выкинул, придется ломать.
Харлампий, кажется, понял наконец, что сопротивляться бесполезно.
- В навозную кучу сунул. На соседском участке.